Валерий Попов - В городе Ю. - Повести и рассказы

После он не раз говорил, что с огромным наслаждением это сделал!

А мне что? Свинцовый гроб… Потом — отпуск. Потом — награда нашла героя. А Кошкину — шиш!

А вот и мыза Гурьича на мысу. Шикарное место. Как Гурьич говорит: «Положено, как ветеринару войны».

Дом темный весь, словно бы сливается с темным морем, нет ничего, только в небе уже висит освещенное окно, и в нем — Гурьич.

Долго неподвижно смотрел, не шевельнув даже трубкой в зубах, как я останавливаюсь, вылезаю… Потом спустился.

— Этот — у тебя?

— …Нет.

Ну, все. Коли и здесь его нет! Даже из машины не стал вылезать.

— Ладно. В баню иди погрейся. Обсудим!

Разлегся в сауне, размечтался.

Вспомнил, как на Ладоге еще, сидя на рыбалке в резиновой лодке, мы с Кошкиным одновременно увидели красавицу нашу — будущую «Акулу». Причем висела она в воздухе ровно посередине между нами, и чего не видел один, то видел другой.

— Тупица! — поочередно радостно кричали мы и били друг друга ладошками в лоб.

И главное — ведь добрый был человек. Помню, как волновался: «Как там страшенные наши? К страшенным-то пойдем?»

Я выскочил из сауны, плюхнулся в туманную речку, и, когда вбежал назад, в предбаннике за тесаным столом сидели двое шейхов в бурнусах, разливая водку.

От возмущения я выскочил в уборную — там стоял унитаз, тот самый!

Даже струей его противно касаться!

Когда я вернулся и заметил, что негоже им распивать, младший, не поднимая балахона, сказал:

— Но водка же прозрачная, и стаканы прозрачные. Никто и не увидит, что мы пьем.

Глупо? Но чего можно ждать от людей столь низкого интеллектуального уровня?!

Лишь человек, совсем далекий от нас, не знает, что у каждой лодки своя душа. Откуда слетает она? Неизвестно. Но появляется раньше, чем хребет. И когда она вдруг оказывается легкая и прелестная (что случается почему-то гораздо чаще, чем мы этого заслуживаем) — все идет легко, все любят друг друга, комплектующие приходят вовремя и как бы сами сплетаются между собой. И ты где-нибудь на бегу вдруг останавливаешься и замираешь: Господи! За что такая милость?

И вот — спуск! Отдаешь любимую дочку! Впервые за полмесяца мы с Кошкиным бреемся. Каждый час звоним в гидрометеослужбу… Минус сорок… Минус сорок пять! Имеется в виду — уровень воды в Неве по сравнению с ординаром. Вас бы, абсолютно беспомощного, с такой высоты! Директор, все отлично понимая, тем не менее жмет: когда? Тут еще одна деталь: мэр, с которым в другое время нас мало что связывает, в субботу улетает в Италию. Италия нам тоже далека, но главное понятно: значит, в пятницу!

В спусковой эллинг, продуваемый ледяным ветром насквозь (несмотря на клеенчатый занавес), набирается народ. Занавес хлещет, бьется, завивается, будто не весит несколько пудов. За ним слышится стук: трутся друг о друга ледяные осколки в темной воде. На щитах, положенных на козлы в конце эллинга,— мэр, Высочанский (крестный), другие крупные «звезды» (не эстрады, разумеется). Хотел прийти священник, но Гурьич отказал: «Хватит Высочанского».

Толпа — на трехъярусной эстакаде вдоль стены. На наклонных спусковых полозьях — она, наша красавица. Я отвожу взгляд (глаза слезятся) в сторону и наверх… О, надо же — на самых высоких стеклах у почти поднебесной крыши висят, как пауки, два мойщика со швабрами… не успели кончить к приезду мэра?.. Или специально зависли: отличный вид!

Невнятные речи, отдуваемые ветром, потом мэр берет привязанную фалом бутылку шампанского… хлопок! Оркестр дует марш. Ураганный ветер, залетая под занавес, надутый почти горизонтально, ломает звук. И вот — тишина. Лучший газорезчик с медлительностью церемониймейстера (или палача?) подходит к задержнику — железному пруту, удерживающему лодку за самый кончик. Это палач опытный: он щегольски режет задержник не насквозь, оставляет струнку, которую лодка, порываясь в море, должна порвать сама! Или?.. Затяжная пауза… Порвала! Радостный рев… обрывается… Прыжок! Стук ледышек о корпус…

Только что звонили в гидрометеослужбу — минус сорок пять!

Я зажмуриваюсь… Мы уже ориентировочно прикинули, что в легком корпусе сломается, как латать. Снова рев! Я открываю глаза: Кошкин, уже успевший обежать все внутри, пляшет на носу с двумя поднятыми большими пальцами: обошлось! Объятия, вопли! Все ликуют. Я поднимаю глаза — два «паука» под крышей радостно трясут швабрами.

И это все, что мы имеем… Но кто имеет больше?

Снова рев — это Кошкин уже решил добавить от себя и словно бы случайно сверзился в черную воду!