— Возможно… примерно как тебе до Брэда.
После купания я пробую зайти с тыла и задницы:
— А если я скоплю пятьдесят тысяч — заведем еще одного ребенка?
— Дело не в деньгах, — отвечает муж. — Хочешь вишневой наливки?
— А если сто тысяч?
— Господи!
Тесть делает отвратительную наливку, на всякий случай с полынью, словно всю жизнь провел возле железнодорожных путей.
Ежегодная статистика летит псу под хвост, но вскоре возвращается обратно
Не выйдет больше фотографировать голубей, гадящих на соседский балкон или спящих на сиденье соседского велосипеда. Похоже, сосед сдал квартиру семье с детьми. Другой вариант — с соседом что-то случилось, и надо бежать его спасать (но — куда? кого? и в самом ли деле такова логика истории нашего дома в чистом поле?).
Это тот сосед, который потерял жену и дочку в автокатастрофе, тот, который: «Вы слышали, какая трагедия?! Под Кельце!», тот, у которого сахар в прихожей и одежда болтается, как на вешалке.
— Какой же он, получается, был раньше толстый, — говорит мой муж, озабоченный своим якобы лишним весом.
— Твой якобы лишний вес, — объясняю я мужу, — следствие твоего страха перед быстротечностью и бренностью жизни, страха, обостренного твоим атеистическим взглядом на мир. Несмотря на прекрасную рекламную акцию «„Тыгодник“ для друга», благодаря которой вместо одного «Тыгодника Повшехного» [1] Польское еженедельное католическое общественно-культурное издание.
мы еженедельно получаем два, ты свой экземпляр используешь для пересаживания араукарии. Тебя бы от лишнего веса смерть жены и маленькой дочки не спасли, no way.
Да, так почему больше не выйдет фотографировать? Дело в том, что сосед, похоже, начал новую жизнь — а детские шмотки я могу фотографировать и на собственном балконе. В соседском меня интересовала борьба с хаосом и то мизерное сопротивление, которое сосед ему оказывал. Оказывал, оказывал — и наконец оказал, разве что я ошибаюсь и все совсем наоборот — тогда беда на наши добрососедские головы. Семнадцатого августа в понедельник в пять тридцать утра я вышла на балкон пошпионить, пока не проснулись близлежащие балконы, и обнаружила у соседа ни больше ни меньше как висящие на сушилке детские вещички. А потом муж пошел в магазин и заметил детский велосипед, стоящий у самой соседской двери, чуть ли не на коврике.
Не может быть на одной лестничной клетке двух семей, попавших в аварию со смертельным исходом, это просто выходит за рамки ежегодной статистики — присутствие соседа было для нас добавленной ценностью, спасительным обстоятельством, своего рода промессой Провидения. Отъезд соседа означает истечение срока действия этой промессы в самый неподходящий момент, накануне отпуска.
Назавтра муж относит баулы в гараж, сопровождаемый одиноким ажиотажем старшей дочки. Если бы не договоренность о сроках и уплаченные деньги, мы бы поехали завтра или даже во вторник. Нет настроения. К тому же у сына температура.
— Температура? — спрашивает муж.
Почти тридцать девять. Здоровый малый, хорошо сосал, а тут вдруг температура. Даем парацетамол и ждем.
Через два часа температура падает, и мы трогаемся. Перед Серпцем встаем в пробке — двумя часами ранее на перекрестке, к которому мы подъезжаем, произошла авария — по причинам, которые газеты и телевизор упорно именуют невыясненными, черный «БМВ» врезался в бок красной «тойоты», разбросав содержимое отпускного багажника в радиусе пятидесяти метров и оставив находившихся в «тойоте» детей полусиротами со стороны тридцатидвухлетней матери. Поскольку прибавить скорость нельзя, муж разглядывает, что люди берут с собой на каникулы. Отец из «тойоты», возможно, тоже стоит, смотрит на вещи и думает: «Что-то я не припоминаю, чтобы мы брали этот большой черный мешок».
А он, может, вовсе не вам предназначался.
© Текст: Ю. Баргельская © Перевод c польского Ирины Адельгейм
Польское еженедельное католическое общественно-культурное издание.