Геннадий Аксенов - Бажоный [Повесть]

Темнота мягко укутала деревню, и она затаилась на длинную осеннюю ночь, слившись с окружающим ее лесом.

Тишина. Лишь ветер-озорник треплет доску изгороди дома, белеющего в темноте новым срубом.

По улице, меся грязь резиновыми сапогами, идет сторожиха Анисья Николаевна. Ей давно за шестьдесят, но свою ночную службу, она несет исправно, зарабатывая на пропитание.

Старушка живет одна-одинешенька, если не считать полосатого рыжего, как тигр, кота, в хорошую погоду обычно сопровождающего свою хозяйку во время ее ночного дежурства.

Деревенские ребятишки прозвали кота Аншуковым по фамилии Анисьи Николаевны. Впрочем, как повелось исстари, в Лебском половина жителей с такой фамилией. Вот и дом с белым срубом тоже Аншуковых.

Сторожиха подошла к изгороди, у которой хлопала на ветру доска. «Надо будет сказать Васильку, чтоб прибил».

Неожиданно, рыкнув, под ноги старушке бросилась черная собака.

— Ах ты, сатана проклятущая! Как напужала, окаянная! — замахнулась на нее палкой-колотушкой Анисья Николаевна. — И, даже оправившись от испуга, она все еще продолжала ворчать: «Из-за тебя, черная бестия, все невзгоды. Сколько людей со света сжила, нечистая сила. Вот и малец сиротинкой остался. А какие добрые люди были!».

Черный пес, признав сторожиху, юркнул под крыльцо, а едва начало рассветать, он стремглав помчался в сторону кладбища, откуда вскоре донесся его вой.

Каждое утро пес прибегал сюда, пытаясь разрыть могилу недавно похороненной хозяйки. И ее тринадцатилетнему сыну приходилось ежедневно наводить здесь порядок. Только ему и удавалось увести своего Шарика домой.

Младшего Аншукова — Василия — в деревне все называли Васильком. И правда, он был похож на этот полевой цветок: белокурые, вьющиеся волосы и на нежном лице голубые-голубые глаза.

С постели его подняло мычание коров, которых гнали на пастбище. Прильнув к стеклу, Василек оглядывал колхозное стадо, заполнившее всю улицу. Вот они — Зеница, Зорька, Верба, Рита, Красавица. Он не только знал коров по кличкам и внешнему виду, но и изучил характер каждой.

«А где же наша Маруся?» — искал взглядом паренек. И тут же увидел, как ко крыльцу свернула крупная пятнистая корова с большим выменем. Она не прошла мимо своего дома, и парнишка выскочил ей навстречу.

— Маруся! Марусенька! Домой пришла! — протянул он ей вареную картофелину. Корова слизнула языком угощение с ладони и стала тереться о руки Василька.

Теперь корова стояла на колхозной ферме, и доила ее Фелицата. Маруся в сутки давала литров пятнадцать — двадцать, и Василек ежедневно приносил домой двухлитровый бидончик молока. Куда парню больше!

Увидев идущих позади стада пастухов, парнишка хлопнул корову по боку.

— Иди, иди, Марусенька, на пастбище! Пощипли вволю травки. Придет зима — еще наголодаешься на ферме.

Послушная корова вклинилась в стадо. А Василек, взмахнув рукой, поприветствовал знакомых пастухов: дядю Петю и окончившего в этом году семилетку — Филиппка.

Недавно Василек также гонял на пастбище коров. Но две недели назад у него умерла мать, и его пока на работу не посылали.

Беда за бедой обрушивалась на семью Аншуковых, живших небогато, но дружно. Первым ушел из жизни израненный на войне отец. Затем погибла на лесозаготовках старшая сестра Василька — Зина.

Колхоз на зиму выделял лесопункту людей и гужевой транспорт. Сезонники рубили лес, сами вывозили его на лошадях к реке и сплачивали в плоты, состоящие из пучков — десятков бревен, связанных проволокой. А весной, во время паводка, пароходы вели плоты к лесозаводам Каменки.

Начальник лесопункта был доволен работой сезонников: местных людей, приученных к труду с детства, не сравнишь с рабочими по оргнабору, многие из которых и лес-то видят впервые и топор до этого в руках не держали. И колхозники на работу в лесопункт шли охотно: там сезонникам выдавали спецовку — валенки, телогрейку, ватные брюки и рукавицы, а также платили деньги. В колхозе же, как ни трудись, кроме трудодней-палочек в ведомостях получать нечего.