Геннадий Аксенов - Бажоный [Повесть]

Наевшись, он взял опустевшую посуду и пошел к ручью. Хорошенько промыв банку, напился сам и понес воду пастухам. Он уже почти дошел до них, когда один за другим прогремели два выстрела.

— Вы это в кого стреляли? — поинтересовался Василек.

— В небо! — продувая стволы, ответил Нифон.

— Штреляй и ты, Вашка, — предложил Яшка. — Время к вечеру идет, могут волки объявитше. Пушть шлышат наши ружья.

Василек поднял ствол ижевки вверх и выстрелил. Ложе приятно толкнуло в плечо, видимо, не сильно прижал.

На выстрел примчалась Тайга.

— Что, дура, прибежала?.. — заорал на нее Нифон.

И собака мгновенно исчезла.

Стало быстро темнеть. Пора было гнать стадо в чум.

— Э-йу! Э-йу! Ай-ай-ай… — подали сигнал пастухи.

Собаки с лаем кинулись собирать оленей. Тех, которые подавались в сторону, заворачивали, кусая за морду, и гнали в стадо. Отстающих подгоняли, хватая за колени.

Стадо двигалось все быстрей, и Василек еле поспевал за ним. Разглядеть в темноте пастухов он не мог, но то и дело слышались их команды:

— Ворон, бери! Найда, усь-усь! Серый! Серый!

— И как они все видят? — удивлялся Василек.

Неожиданно олени развернулись и пошли прямо на Василька — того гляди, затопчут.

— Ворон! Ворон! Глушня старая! — зло прикрикнул на пса Нифон. — Усь!

Ворон подоспел вовремя, цапнул вожака за ноздри. Всхрапнув, крупный олень тряхнул грозными рогами и резко повернул обратно.

Стадо закрутилось каруселью. И тут Василек увидел ограду. «Так вот в чем дело: олени не хотят заходить в ворота», — понял он. Но давление пастухов и свирепый натиск собак сделали свое дело.

Так приятно оказаться в чуме, упасть на постели. Но надо идти за водой. Когда Василек вернулся, пастухи уже растопили печку, и один чистил картофель, а другой мыл рыбьи головы для ухи.

Выпив одну за другой две кружки холодной воды, Василек прилег на оленью шкуру и, согревшись от жаркой печки, вскоре задремал. Он уже не слышал, как закипел чайник, забулькала на вагранке наваристая уха.

— Васька! Вашка! Ешти вштавай! — будили его пастухи.

Но он лишь что-то промычал в ответ, так и не открыв глаз.

— Умаялша малец, пушть шпит, — рассудил Яшка.

А утром чуть свет принялся трясти его.

— Вштавай, паштух, рашшветает…

Василек проснулся, но не сразу сообразил, где он находится. Лишь увидев Нифона, который строгал мясо ломтиками и укладывал их на шипящую сковородку, вспомнил, что он в чуме у пастухов.

— Идем оленей выпушкать, Вашка… — позвал Яшка.

И Василек, быстро вскочив и ополоснув холодной водой лицо, уже через несколько минут открывал западные ворота. Олени не спеша потекли через них на волю. А Василек и Яшка принялись считать выходящих из ограды животных. Насчитали девятьсот восемь без оленят.

— Вчерашь не вшех шобрали, — сообщил Яшка. А шегодни пригоним вчерашних, так шегодняшние могут отштать. Так вшегда, пока шнегу нету и грибы идут.

Когда Василек и Яшка вернулись в чум, Нифон уже нажарил большую сковороду мяса. Ели пастухи как-то свирепо, по-волчьи: одно-два движения мощных челюстей, и кусок проваливался внутрь. Кадыки ходили вверх-вниз, темные лица подрагивали.

После завтрака Василек почувствовал себя бодрым и крепким. Охотно включился вместе с Нифоном в заготовку дров на ночь. А когда выкурив толстую самокрутку махорки, Яшка со своими собаками отправился в тайгу, Василек и Нифон — проверять семужью ловушку. Двигаясь по знакомой тропке, ведущей к речке, они услышали тяжелый топот, щелканье копыт и треск рогов о сучья. «Что это такое, почему олени еще здесь?» — мелькнуло в голове Василька. Тут он увидел, что на них бегут не олени, а семь великанов-лосей.

Шедший сзади Нифон уськнул собак, и те как с цепи сорвались — накинулись на зверей. Лоси резко изменили направление от людей. Вожак, самый крупный лось с огромными рогами-лопатами, кинулся на собак. Он храпел, пытаясь поддеть собак своим страшным рогом, но они проворно отскакивали от него. Тогда, встав на задние ноги, он заработал передними, как секирами, срубая при этом молодые сосенки, но так и не попадая в увертливых собак. А они, чувствуя обреченность зверя, все яростей и злей наседали на него.

Нифон на ходу скинул с плеча ружье и, казалось, даже не целясь, выстрелил. Выстрел прозвучал оглушительно громко, и таежное эхо, подхватив его, понесло с одной сопки на другую.

Лось, изготовившийся боднуть чересчур навязчивую Тайгу, оцепенел, потом закачался и осел на передние колени. Из ноздрей хлынула кровь, и зверь тяжело упал на бок. Он еще силился поднять свою гордую ветвистую голову, но собаки уже с остервенением рвали ему ноздри и губы, кусали в шею. Его длинные, красивые ноги дернулись в судороге, и лось затих навсегда.