Милан Фюшт - История моей жены

И тактика моя имела успех. Равно как и вышеупомянутые долгие взгляды, которыми я одаривал мадемуазель — ни заинтересованные, ни безразличные — так, никакие. Словно бы человек бездумно уставился куда-то. Но можно себе представить картину: многоопытный взгляд неотступно покоится на разгоряченном личике молодой девушки и ее нежных грудках… Ведь что-то выражает даже такой невыразительный взгляд, не правда ли? Вот только что именно — не угадать. И какой же героизм следует проявить молодой барышне, чтобы сдержать свое любопытство! Каждые две недели у нас проводились так называемые симпозиумы, на которых лекторам поручалось разобъяснять нам новейшие экспериментальные техники и все необходимые для этого научные сведения. Я пользовался подобными случаями. Не демонстративно — по-прежнему в меру. Смотрю, смотрю, а потом вдруг ничего. Вроде бы я даже забыл о существовании мадемуазель, которая находится здесь же, в аудитории.

И в один из таких моментов вдруг замечаю, что на сей раз ее взгляд устремлен на меня, да как!.. Правда, смотрела она не на меня, а на мой карандаш, но с каким вниманием, даже бровки подрагивали. Словно бы одна мысль тяготила ее: неужели ей так никогда и не выйти замуж? Потому как дыхание ее было учащенным.

Более того, она трогательно покраснела, заметив, что я наблюдаю за ней.

«Дела идут отлично!» — порадовался я про себя и оказался прав.

Вскоре после этого эпизода она все-таки заговорила со мной. Удостоила замечания — о, чудо из чудес!

— Как здесь жарко, — обратилась она ко мне. Конечно, пока что пренебрежительно, сквозь зубы.

Сама она тем временем проверяла цвета реакций, упершись полной грудью в тяжелый стеллаж, где хранились лабораторные приборы, но сейчас он как раз был пуст. И в результате этого усилия груди ее пришли в движение. И что были они прекрасны — не отрицаю. И солнце как раз в этот момент направило свои лучи на ее волосы, отчего последние занялись пламенем. И что волосы ее тоже были прекрасны, я конечно же не отрицаю.

Барышня была блондинкой, как все шведки. (Хотя, как выяснилось впоследствии, по материнской линии она была хорватского происхождения.) К тому же стройная, особенно хороши изгибы бедер.

И все же я не ответил ей расхожей банальностью и не бросился тотчас открывать окно. Вместо сих общепринятых глупостей я предпочел нечто новенькое: перечить, чтоб ей пусто было, показать, что у тебя своя башка на плечах.

— Не так уж и жарко, — обронил я, хотя жарища была страшная.

— Как? — переспросила она, но затем ей пришла в голову другая мысль.

— Конечно! — воскликнула она. — Вы же бывший моряк, так что к жаре вам не привыкать.

И снова я был очень доволен. Конечно, и моряку в жару может быть жарко, но что здесь особенно интересно?

— Что здесь интересного? — посмотрел я ей в глаза. То, что она, оказывается, знает, кто я такой. Это уже кое-что. А что еще? То, что есть возможность сразу же завязать приятную беседу. Но я пока что не выказал подобной склонности. Вместо этого, уставясь на нее ничего не выражающим, загадочно неподвижным взглядом, свойственным животным, я ответил ей, улыбаясь:

— О да, конечно.

Начало было положено. Несколько дней спустя, когда у меня было при себе кой-какое чтиво, она вновь удостоила меня вниманием, взглянув на заголовок. Книгу я только что принес из лавки — Джон Беньян [9] Беньян, Джон (1628–1688) — английский писатель, проповедовавший антицерковные сектантские идеи; его знаменитая книга «Паломничество» переведена на многие десятки языков. . Поскольку книготорговец внушил мне, что образованный человек непременно должен ознакомиться с нею, я и купил. Подумал: вдруг да удастся стать религиозным, во всяком случае, не повредит. Мадемуазель взяла книгу в руки, перелистала, положила на место.

— Религиозная книга? — надменно осведомилась она.

— Да, — ответил я. — Но решил прочесть лишь потому, что автор — мой друг. — Взял Беньяна себе в приятели, хотя вот уже двести пятьдесят лет его не было в живых. Но я подумал, не беда. Она все равно не знает, кто такой Беньян и с чем его едят, а если и знает, пускай малость поломает голову, что я за таинственный такой человек. Только этого ведь маловато, — чувствовал я. — Надо бы поразить ее еще чем-то, но чем? А как насчет малой порции героизма? Как ни крути, а он и поныне оказывает на женскую душу такое же воздействие, как во времена Ланселота и рыцарских турниров. И тогда сразу слезает маска из папье-маше с личика этих ученых ангелочков, и мигом выясняется, что у барышни-то еще молоко на губах не обсохло. Примерно так все и получилось. Лаборанта под рукой не оказалось, а ей понадобился кислород, иначе опыт сорвется.