Кейт Аткинсон - Человеческий крокет

На дворе Хеллоуин, и Кармен сидит у меня на постели, красит ногти на ногах в мертвецкий оттенок «Подмороженный виноград» — впечатление такое, будто ногти выдрали клещами. Пес растянулся на полу и старается не обращать внимания на Юнис — та живописует эволюцию волков в домашних собак.

— Видите хвост, — говорит она, для наглядности хватая Пса за тонкий хвостик, который Пес немедля вырывает у нее из рук в полном ужасе.

Завершив убийство своих ногтей, Кармен переходит к моим; процедура отчасти усложняется тем, что в комнате нет света, кроме свечных глаз и вампирской ухмылки репного фонаря, который пристроился на подоконнике, чтобы мертвые нашли дорогу в дом.

Кармен по уши погрязла в приготовлениях к свадьбе с Хуком.

— Может, погодить чуток? — сомневаюсь я.

— Да ладно — мне шестнадцать, я не ребенок, — отвечает Кармен, перекатывая во рту огромную карамельку.

Когда же и мне попадется человек, который оценит меня по достоинству и отведет в «Гомон» на Королевской улице, не говоря уж о том, чтоб на мне жениться?

— Однажды попадется, — беспечно отвечает Кармен. — Со всеми случается — влюбляешься, выходишь замуж, рожаешь детей, так уж устроена жизнь… кто-нибудь появится.

(«Однажды, — так же уверенно говорит миссис Бакстер, — появится твой принц, — тут она едва не разражается песней, — и ты полюбишь его и будешь счастлива». Но что, если принц будет как мистер Бакстер — ржавые доспехи да буравящий взгляд из-под забрала?)

Впрочем, никто меня не полюбит, узнав, до чего я помешалась. И вообще, мне не нужен «кто-нибудь», мне нужен Малькольм Любет.

Как бы мне укокошить Хилари? Мухомором? Подсыпать отраву из перстня? Расколошматить ей черепушку, как вареное яйцо или буковый орех? А еще лучше — захватить ее с собой, когда опять нырну в разрыв пространственно-временного континуума, и бросить там, где о шампуне еще знать не знают, — скажем, в Монголии двенадцатого века. Поделом ей.

— Что мальчишки нашли в Хилари? — отмахивается Юнис. — Ну, блондинка, ну, длинные волосы, большие голубые глаза, идеальная фигура, но в остальном-то что в ней такого? — (Юнис раздражена — Хилари сдала экзамен по химии лучше ее.)

— Хм? В остальном? — Кармен терпеливо разъясняет, что большинству мальчиков хватает и этого. Выуживает из сумочки пачку с десятью «Плейерз № 6», вытряхивает сигареты ко мне на постель. — Давай, — подзуживает она Юнис, — от этого не умирают.

Мы сосем сигареты. Кармен к тому же умудряется сунуть в рот мятную конфетку — продолговатую, а не круглую (может, если ее рот на секунду застынет, она умрет). Одри, как всегда, не с нами.

— Что такое с Одри? — спрашивает Кармен.

— Опять грипп.

— Да нет, что с ней такое? — Где-то в недрах дома плачет младенец. — А у нее как делишки? — спрашивает Кармен и склоняет голову — я так понимаю, она про Дебби.

— Ну… трудно сказать. Чудит слегка.

— С мамашей так было все разы, что нас рожала, — говорит Кармен. — Пройдет. Женские проблемы, — со знанием дела вздыхает она.

Вряд ли причудь Дебби пройдет сама собой — из ближайшей родни она лишь младенца не подозревает нынче в том, что его подменили точной копией. Гвалт становится громче (у младенца есть что-то общее с Винни), и внезапно запах грусти налетает на меня холодным сквозняком, и я вздрагиваю.

— По могилке твоей прошлись? — участливо спрашивает Кармен.

— Редкая нелепость, — говорит Юнис (она стала бы счастливее, если б слова заменили на формулы и уравнения). — Чтоб лечь в могилу, надо умереть, а ты тут живая сидишь.

— Живые мертвецы, — весело ответствует Кармен и сует в рот лимонный леденец.

Может, все мы живые мертвецы, сотворены из праха мертвых, как песчаные замки. Детские рыдания нервируют моего незримого призрака, невидимым северным сиянием он колышется и мерцает на частотах духа.

— Чем тут пахнет? — (Блаженный дух? Иль окаянный демон? [49] Уильям Шекспир. Гамлет. Акт I, сц. 4. Пер. А. Радловой. ) Кармен подозрительно принюхивается.

— А, это мой призрак.

— Призраки, — фыркает Юнис, — не бывает никаких призраков, это совершенно иррациональный страх. Фазмофобия.

Но я своего призрака не боюсь. Он — или она — как старый друг мне, как удобная туфля. Фазмофилия.

— Какая абсолютная мерзость, — говорит Юнис и корчит рожу, которая ее отнюдь не красит.

Когда они уходят, я включаю свет и сажусь за домашку по латыни. Валяюсь на постели под аккомпанемент «Радио Люксембург» по транзистору «Филипс», любезно купленному Чарльзом в честь моего дня рождения — со скидкой, потому что он сотрудник.