Кейт Аткинсон - Человеческий крокет

Когда новорожденные луковые луны желтеют и размягчаются, миссис Бакстер добавляет грибы, молодые нераскрывшиеся культивированные грибочки, вымытые и порезанные на четвертинки. Когда они пропитываются маслом, она кладет крупные плоские грибы, что растут на краю поля, где лошади и леди Дуб, громадные шляпки с жабрами, бурые, землистые. Переворачивает сочные куски, пока не размягчаются, а потом сыплет оливковые грибки — они тоже растут в поле, но встречаются гораздо реже, это папочке от миссис Бакстер угощение, грибной суп по ее особому рецепту.

Она помешивает и думает об Одри в детской постельке, о том, как в эту постельку забирается папочка. Добавляет в кастрюлю воды, много не надо, солит слезами и посыпает перцем. Накрывает крышкой и оставляет томиться.

Когда суп готов, миссис Бакстер прокручивает его в блендере кухонного комбайна «Кенвуд», получается суп-пюре, и она его по частям выливает в красивую чистую кастрюльку. А когда весь суп стал пюре, добавляет хереса («само малко»), полпинты сливок и оставляет на плите, чтоб не остыл. Это до того особый суп, что миссис Бакстер делает к нему хрусткие золотистые кубики крутонов, кидает их в тарелку, посыпает горстью петрушки.

— Мм, — говорит мистер Бакстер, входя в кухню и снимая велосипедные защипы со штанин, — вкусно пахнет.

Миссис Бакстер не привычна к его комплиментам и вспыхивает как маков цвет.

Мистер Бакстер с наслаждением поглощает суп. Ест он один, в столовой, под шестичасовые новости по радио. После супа миссис Бакстер подает ему бараньи отбивные с пюре и мятным горошком, а на десерт золотистый горячий бисквит с сиропом, в озерце желтого заварного крема «Бёрдз».

— А ты почему не ешь? — спрашивает он, и она отвечает, что перекусит попозже, у нее весь день голова раскалывается и вообще она «раздразнителна»; папочка не сочувствует, ему даже неинтересно.

Миссис Бакстер несет бисквит Одри и кормит с ложечки, точно Одри снова малышка. Дает ей чашку горячего молока и две таблетки своего снотворного.

Уже темнеет, и мистер Бакстер уходит наверх в кабинет ставить оценки.

Миссис Бакстер моет все кастрюли и сковородки, чистит их отбеливателем и металлической мочалкой, моет кухню, все протирает горячей водой с «Флэшем». Дает кошке молока в блюдечке, садится за стол и выпивает чайку.

Она уже слышит, как мистер Бакстер стонет и блюет («изригвам») в туалете наверху. Пожалуй, она выпьет еще чайку, а потом сходит глянуть, как у него дела. Дела у него не ахти — он в агонии извивается на полу, лицо страшного цвета, мышцы свело. Он выплевывает неразборчивые слова, и миссис Бакстер встает на колени, чтобы расслышать.

— Что такое, папочка?

Он, видимо, интересуется, что с ним творится, и миссис Бакстер очень мягко объясняет, что это, наверное, подействовали бледные поганки.

Мистеру Бакстеру не полегчает, от особого супа миссис Бакстер не бывает противоядия, поэтому она достает тщательно смазанный армейский револьвер из секретного ящика стола и прекращает папочкины страдания. То же самое приключилось с их старым котом — нажрался крысиной отравы, ветеринару пришлось его усыпить. Миссис Бакстер всегда подозревала, что отраву подложил папочка.

Пистолет грохочет оглушительно, на древесных улицах отдается эхо. Миссис Бакстер протирает пистолет, вкладывает папочке в руку, роняет на пол. Выстрел пробуждает бедную Одри от снотворных грез, она входит, видит папочку в луже крови. И бровью не ведет.

Тревор Рэнделл, молодой полицейский, первым прибывший на место, в детстве ходил в школу к мистеру Бакстеру. Мистер Бакстер не раз порол Тревора ремнем, и теплых чувств Тревор к мистеру Бакстеру не питает.

— Самоубийство, значит, — говорит он.

— Самоубийство, — говорит судмедэксперт.

До того очевидно, что мистер Бакстер умер от потери головы, что в желудок никто не заглядывает. Подлинная, правильная справедливость. Готово дело.

— Туфля? — спрашиваю я Чарльза. А локон? А платок?

Он грустно трясет головой:

— Размечталась, Из.

Мечты, мечты. Меня надуло мое воображение. Воображение без предела, без границ, проложенных причиной и следствием. Но как еще нам все исправить? Обрести искупление? Или подлинную, правильную справедливость? Чарльз лезет в нагрудный карман, улыбается и протягивает мне…

— Пудреница?

Я благоговейно ее ощупываю, нажимаю, раскрывается сине-золотая устричная раковина памяти, а в ней жемчужно-розовая пудра. Когда она намокает от моих слез, Чарльз пудреницу отнимает. Пожалуй, из столь скудных осколков нам маму не собрать.