Сара Шило - Гномы к нам на помощь не придут

Я думаю об Альберте Битоне и знаю, что мой брат Коби сейчас направляется к шкафу. И хотя его шагов я не слышу, я абсолютно точно знаю, что он туда идет. Обычно он делает вид, что подошел к шкафу случайно, как будто просто проходил мимо. Чтобы никто ничего такого не подумал. Я вижу, как он прислоняется к шкафу спиной, со всей силой на него надавливает, чтобы проверить, крепкий ли, потом отпирает дверцу ключом, снова ее запирает и уходит, ни разу не оглянувшись. Он считает, что этот шкаф предназначен только для него одного, а все остальные пусть хоть сдохнут.

Потом я представляю себе Эти. Она как бы ненароком подходит к окну, выходящему в сторону оврага, откуда пришли террористы, и, притворяясь, будто ей просто захотелось постоять у окна, начинает вглядываться в темноту. Мне все время хочется ей сказать: «Не бойся, Эти, у меня есть отличный план, как их победить». Но я молчу. Я знаю, что она меня боится. И Далилу тоже.

Раньше я вот тоже все время по вечерам к окну подходил. Однако вся беда в том, что как только ты к нему подходишь, то больше отойти не можешь. Стоит тебе возле него всего пару секунд постоять, и ты уже не будешь спать до самого утра. Так и останешься там стоять, всматриваясь в темноту и пытаясь разглядеть террористов. Так что в конце концов тебе уже всякая чепуха мерещиться начинает. Увидишь, например, какое-нибудь дерево — и думаешь, что это человек. Сердце у тебя начинает колотиться, как бешеное, но потом ты присматриваешься и понимаешь, что это всего лишь дерево. Привиделось, думаешь ты, никого там конечно же нету. И отходишь. Но как только ты отходишь, тебе сразу начинает казаться, что теперь-то они уж точно там появились. Вот ты от окна два шага сделал — и появились. Ты снова бросаешься к окну, чтобы увидеть, как они под нашим домом ползут, со всеми этими своими гранатами, но как раз в этот момент у тебя как назло схватывает живот. Ты бросаешься в туалет, и за пять минут из тебя выходит столько, сколько обычно накапливается за целую ночь, а потом снова возвращаешься к окну. И так каждый день. Хочешь от окна отойти — и не можешь. Отходишь только для того, чтобы спустить свой страх в унитаз.

С тех пор как я принес домой Далилу, я больше у окна не стою. Потому что никаких террористов я теперь не боюсь. Как только слышу, что она кончила есть, сразу ее из шкафа вынимаю и Дуди зову — чтобы он ее привязал и все за ней в шкафу убрал. Он привязывает Далилу к крану, затыкает раковину пробкой и наливает в нее немного воды. Получается что-то вроде озерца. Чтобы Далиле ночью было что попить. И чего мы только для нее в эту раковину не натаскали. Даже маленький лесок ей там соорудили. Чтобы она чувствовала себя как на воле и не подумала бы, что она человек. Потому что еще один человек нам не нужен. У нас тут и так уже людей слишком много. Мы налили на раковину немного жидкого цемента и воткнули в него красивый кусок дерева, а из оврага я принес несколько больших листьев, желудей и круглых камешков. Самые красивые камешки для Далилы подобрал: в роднике нашел.

И вот стоит наша Далила в своей раковине, как в овраге, и красоту наводит. Сначала начинает об дерево клюв чистить. Одну сторону — потом другую, одну — потом другую. Ну в точности как наш парикмахер Эдмонд, когда он бритву об кожаный ремень точит. Причем когда она все это делает, у нее крылья сзади сложены — совсем как у Шмуэля Коэна, когда он в субботу из синагоги возвращается и руки за спиной держит.

Потом она поднимает ногу и начинает взбивать перья на шее. Они шевелятся у нее, как живые, и в конце концов становятся такими же пышными, как мамина прическа на фотографии с бар мицвы Коби. Но прическа Далилы — это вам не то что мамина; она не одноразовая, не на один день. Мама вон один раз в душ сходит — и нет у нее больше никакой прически. И краска у нее с волос смывается, так что седые волосы видно. А Далила — она никогда не меняется. И прическа у нее на голове всегда одинаковая, и цвет волос всегда один и тот же.

После того как она заканчивает свои перья взбивать, начинает приводить их в порядок. Я зрелища лучше этого не знаю. Быстро-быстро так клювом своим каждое перышко — раз-раз-раз. Ни одного не пропускает. А в самом конце делает то, на что я люблю смотреть больше всего. Начинает свою голову так вот поднимать и опускать, поднимать и опускать. Как будто внутри шеи у нее механизм какой-то сидит, который ей голову в движение приводит. Мы, люди, так не можем. Кто знает, может быть, так она свои мысли в порядок приводит. Как перья. Может быть, из-за этого они разложены у нее в голове в идеальном порядке и никогда друг с другом не смешиваются. И никакая грязь к ним не липнет.