Мирьяна Новакович - Страх и его слуга

Я ползла первой, с начала и до конца пути, ведь я первой вошла в тоннель, а поменяться местами в той тесноте было бы очень трудно. За мной был Новак, потом рыжеволосый граф, последним фон Хаусбург.

Ничего особенного не происходило, мы то шли, то ползли, то снова распрямлялись, когда позволяла высота свода, то падали на колени… спина болела неимоверно.

Паломники мне как-то рассказывали, что в Вифлееме есть церковь Рождества Христова. Говорят, что византийская императрица Елена приказала сделать ее входные двери очень высокими. Напавшие на Вифлеем персы через высокие двери въехали в церковь верхом. Но, в отличие от других христианских святынь, не разграбили ее, потому что над входом была фреска, изображавшая трех мудрецов в персидских одеждах. Они их узнали и не захотели уничтожать самих себя. Когда во время крестовых походов туда вернулись христиане, они переделали дверь, сделав ее такой низкой, что теперь верхом туда было не въехать. Позже это не помешало туркам ворваться в церковь, размахивая ятаганами. Но мать есть у каждого, и каждый радуется рождению ребенка. И турки оставили церковь Богоматери. А дверь переделали, она стала еще меньше. Вот и канал мне казался длинным проходом, дверью, ведущей в церковь. И хотим мы того или нет, нам приходится склониться. И на протяжении всего пути быть смиренными.

А что думаете об этом вы, родственник? Требуется ли от нас смирение?

Ах да, вопросы задаете вы, я только отвечаю.

Но если я что-то и спрашиваю, то это тоже ответ на ваш вопрос.

Продолжим. Мы продвигались вперед без особых трудностей. Да, телам нашим было нелегко, но разума это не обременяло, мы ни о чем не задумывались, по крайней мере я, да и о чем тут задумываться, когда в любой момент можно удариться головой о стену, поскользнуться и сломать руку или ногу. Не знаю, сколько времени прошло до того момента, когда мы в первый раз столкнулись с необходимостью принять решение.

Канал разветвлялся, я нащупала три новых русла. Новак объяснил причину: главное русло продолжалось в сторону города, а ответвления доставляли воду в близлежащие села. Он сказал, что, даже если мы пойдем не туда, это не страшно, все равно выберемся наружу и увидим, где находимся. Если ошиблись, вернемся к разветвлению и попытаем счастья в другом направлении.

— У тебя все просто, — выкрикнул фон Хаусбург, и его голос откликнулся эхом, — потому что ты болван, тебе даже в голову не приходит, что это может быть лишь первый из многих возможных перекрестков, дорога будет усложняться, наши решения будут все более чреваты ошибками, любая из которых может вывести не в город, а в чистое поле, или того хуже, во вражеское село, кишащее вампирами, и кто его знает, может, уже наступила ночь.

— Но здесь только три возможности, — настаивал Новак.

— И тысяча комбинаций решений, из которых девятьсот девяносто девять уведут нас в ненужном направлении. И только одна…

— Но такова жизнь, — сказал вдруг рыжеволосый, и все на некоторое время замолчали.

За воротник мне постоянно капала вода, особенно невыносимо это было, когда мы останавливались. Мне хотелось, чтобы мы скорее пошли, пошли куда угодно, только бы не стоять на месте.

— Пойдем по левому рукаву, — сказал Новак.

— Да, даже если это не та дорога, — сказала я.

Мне настолько хотелось узнать, куда ведет эта ветка, что я готова была бежать. Но я просто шла, так быстро, как могла в полусогнутом положении и уже изрядно уставшая. За моей спиной пыхтел Новак, но он не сетовал. Рыжеволосый был дворянином, так же как и фон Хаусбург, а дворяне не жалуются и не причитают. Жаловаться — это черта, а в еще большей степени привычка, простолюдинов.

На наше счастье, рукав больше не разветвлялся. Он был несколько уже первого, по которому мы шли сначала, и это меня беспокоило. Человеку по опыту известно, что менее важные дороги и во всем остальном меньше. Кроме того, и отсутствие разветвлений почти несомненно указывало на маловажность этого канала, точно так же, как это бывает в жизни: плохой жизненный путь отличается тем, что после первоначального ошибочного выбора больше не бывает колебаний в принятии решений. Все выглядит легким. Но я ничего не сказала, шла молча, как и все остальные.

И, когда я увидела свет, впервые после того, как мы вошли в тоннель, я заранее знала, что это свет дня над каким-нибудь селом, а не над крепостью. Да, село действительно было, но день катился к концу, приближалась ночь. Тем не менее, мы выбрались наружу очень довольные, что можем распрямиться и вытянуть ноги. Все то и дело потягивались, я даже легла на траву, чтобы расслабить все косточки. Но было холодно, хотелось есть, вот тогда я в первый раз почувствовала, что такое голод.