Мирьяна Новакович - Страх и его слуга

— Зачем ты хочешь помогать? — ее черные глаза сверкнули. Вот такой она и была до того, как Беззубый выпил ей сердце, сверкала глазами.

— Брось, — сказал я, — не думай обо мне, думай о нем. Я еще раз пойду к Пилату, может быть, еще есть надежда.

— Но почему ты?

— Больше некому.

— Нет! — прошипела она, и убеждать ее дальше не было смысла. Я знал это. Долгих разговоров она не любила. Разве мало мы с ней гуляли и пили в иерусалимских корчмах, в маслиновых рощах, у целебных источников? Дни закрывались, ночи открывались, ее душа от меня иногда ускользала, тело — никогда.

Я ждал Беззубого. Недели за неделями, новолуния за новолуниями, не могу пожаловаться. Риму я нужен не был, Иерусалим готовился к встрече с моим врагом. Нрав у нее был отвратительный, все должно было быть так, как ей хочется, я уступал ей как ни одной другой. Поэтому я еще больше ее ненавидел и еще больше любил. Она сейчас напомнила мне те времена, сверкнув глазами так же, как три года назад.

Уксус я передал какой-то старухе. Солдат ничего не сказал, только кивнул головой. Намочил губку. Наколол ее на острие копья. И протянул Беззубому на верхушку креста. Легионеру пришлось поднять копье высоко над головой, таким огромным был крест.

Я со спины незаметно приблизился к иезуитам, поэтому не мог знать точно, кто из них что сказал, но это было неважно. Как я и предполагал, они сплетничали.

— Весь Белград уже знает…

— Еще немного, узнает и Вена.

— Это плохо. Если Его императорское величество узнает обо всем, что творится, оно может сменить там духовную власть, то есть нас.

— И передать приходы в Белграде францисканцам.

— А этого мы допустить не можем.

— Следовательно, нам нужно там все как-то успокоить.

— Как вы собираетесь это осуществить, граф?

— Я в родстве с семьей герцогини. Воспользуюсь всем своим влиянием, и как граф, и как епископ.

Ага, значит один из них это епископ граф Турн-и-Валсасина. У немецких аристократов иногда было по две фамилии, первая семейная, а вторая часто представляла собой название их владений. Где же эта Валсасина находится? Этого я не знал, но мне давно хотелось познакомиться с епископом-графом.

Я присоединился к трио духовных лиц:

— Для меня большая честь познакомиться с вами, епископ, граф Турн-и-Валсасина. Я — граф Отто фон Хаусбург.

Длинное лицо, на котором ясно проступало влияние испанских корней и баварской крови, искривилось чем-то, что при английском дворе называют улыбкой. В германских княжествах и южных королевствах это воспринималось как судорога: Я тоже скривил лицо, приблизительно таким же образом. Граф епископ состроил гримасу еще раз, что, как я предполагаю, должно было выражать его удовольствие от нашего сходства. Я отвесил поклон и поцеловал его руку, щедро украшенную кольцами. Бриллиантов на ней было больше, чем ему лет, никак не меньше тридцати, принимая во внимание его молодость.

— Я как раз собираюсь в Белград, — сказал я, сам не знаю почему, должно быть, меня толкнуло на это какое-то предчувствие.

— Дитя мое, — спросил епископ, — дитя мое, что за добрые дела призывают вас в Белград?

Опасный тип, ненормальный.

— Не добрые, епископ, не добрые, злые.

— Неужто, дитя мое?

— Венский двор весьма обеспокоен вестями о тамошних событиях.

— О-о! — только и сказал граф епископ. Он не был уверен в том, насколько я осведомлен, поэтому не хотел сказать ничего лишнего. Я еще раз поклонился и удалился мягкими шагами.

В тот день из-за неудобной постели я встала не выспавшись. Утро было мрачным, черные тучи низко нависали над землей, неба словно и не было. Я вышла наружу, там меня ждали завтрак и барон Шмидлин. Он поклонился и спросил:

— Как вы спали, ваше величество?

— Очень плохо, барон.

— Ах, я надеюсь, что наше дело здесь будет закончено в самое ближайшее время, и мы отправимся в Белград уже в течение следующего часа.

— Будем надеяться, — ответила я, совершенно не веря тому, что говорю. Я вообще ни на что не надеялась.

Тут к нам присоединился граф Шметау:

— Видите, как здесь, в сельской местности, и холод холоднее, и тепло теплее, и вообще все выражено гораздо ярче, чем в городе. Город стирает различия.

— Я бы скорее сказала, что город стирает природу.

— Возможно, вы и правы, герцогиня, — улыбнулся он, — но вам следует иметь в виду, что люди из деревень стремятся в города, а не наоборот.

— А те, что из городов, куда идут они? — спросил барон доверчиво.