Array Журнал «Наш cовременник» - Наш Современник, 2005 № 01

Был у Сережи Кондратова — отвозил ему свою новую книжку. Говорили о многом: политике, о налогах, о 13 процентах. «Одно сейчас бесспорно, — говорил Сережа, — все перестали давать деньги в конвертах». По его мнению, это оживит экономику. Может быть, действительно всё не так плохо?

С невероятным тихим упорством израильтяне продолжают расправляться с Палестинской автономией. Спрятанные за броней тяжелых танков израильтяне «утюжат» арабские города. Арафат изолирован в бункере своей резиденции. С пленительным ощущением безнаказанности израильтяне перекрыли все щели для журналистов и телевидения. Вот, кстати, образец, как надо бы поступать и в Чечне. Россия отозвала своего специального представителя, которому израильтяне не позволили встретиться с Арафатом.

В Думе меняют таблички на кабинетах начальников. Самое интересное, что к председателям комитетов претензий никаких не возникало. Глазьев, Лукьянов, Маслюков — все это люди очень высокой квалификации. Но все это люди социально ориентированные. Возникла дилемма: правительство устраивает спикер Селезнев, человек широкий и взвешенный, в известной мере он является как бы символам политической широты, а его товарищи по компартии настаивают на его уходе. Я отчетливо сознаю, что уход Селезнева мог бы вызвать политический кризис. Жириновский, который знает все, говорит, что никуда Селезнев не уйдет, не сможет расстаться со своей дачей в Серебряном бору и с «мигалкой».

Сегодня «ушла» госпожа Нарусова. Фонд немецкой помощи людям, которые в войну работали на немцев, т. е. угнанным в Германию, сегодня передали в ведение Починка.

6 апреля, суббота.Вечером начал читать книжку Н. И. Дикушиной «Александр Фадеев. Письма и документы». Я очень рад, конечно, что эта книга вышла у нас в институте и что я помогал доставать на нее грант. Я не скажу, что Фадеев встает здесь для меня в новом свете, скорее наоборот, возникает большее ощущение его расплаты за собственную судьбу. Сами письма и документы, отобранные, разысканные и откомментированные Ниной Ивановной с педантичной любовью и воодушевлением, складываются в удивительную картину.

Особое место занимают письма к Ангелине Осиповне Степановой — это поразительная по непривычному накалу нежности и заботы лирика. Видно, что в момент их написания А. А. испытывал некую почти физиологическую и пристрастную нежность — это письма не литератора, а вечного мужа и вечного возлюбленного. Как он только успевал делать это среди своей работы, полной говорения, диктовок и письма! Нет ответных писем Степановой, которая ныне уже покойная, а есть письма многих и многих отдельных знаменитых и незнаменитых персонажей литературы. Правда, мы помним ее переписку с Эрдманом, который был влюблен в нее и в которого она была влюблена.

Второй слой писем — это «реабилитационные письма» последних лет, где А. А. с блеском и литературным талантом отбивал у власти реабилитированных коллег, друзей, старых знакомых. Только зная, как я, советскую догматическую систему изнутри, понимаешь это удивительное мастерство крупнейшего чиновника и писателя писать в поле привычных для советских чиновников образов и системы доказательств. Он талантливо сплетает свои запоздалые панегирики из старых подлинных воспоминаний, верности убеждений своих протеже, примеров из их биографий. Он будто боится кому-нибудь отказать. Он, властный чиновник, хочет быть первым и основным просителем за этих незаконно страждущих.

Но здесь же есть очень интересные письма, свидетельствующие о приоритете его знакомых и друзей или о разнообразии обращенных к нему просьб. Он, например, пишет: «Председателю Совета Министров СССР товарищу Булганину Н. А. Прошу Вас дать указание о прикреплении к первой поликлинике 4-го управления Министерства здравоохранения (так называемой „кремлевской“) писателя Маршака Самуила Яковлевича».

Самые поразительные — это письма Пастернака Б. Л. Они большие, написаны настоящим поэтом, здесь яркость стиля и энергия. Кажется, у Фадеева и Пастернака были не самые ровные отношения. В этих письмах Пастернака чувствуется, как мне кажется, отработанное и застарелое презрение, но тем не менее все они посвящены какой-то просьбе, даже комплексу просьб. Поэт расчетливо и прозорливо ведет свои материальные и издательские дела. Дружба льва и тигра. Кажется, о чем-то подобном писал в своих воспоминаниях Вася Ливанов.

На этом пока чтение прекращаю, впереди у меня раздел, посвященный переписке Фадеева и Твардовского.