Патриция Хайсмит - Цена соли

— Конечно, — сказала Эбби.

Тереза побежала наверх, взяла сделанную открытку, и сунула ее под ленту, которой был завязан подарок для Кэрол. Она отнесла его Эбби.

— Вы увидитесь сегодня вечером, да?

Эбби медленно кивнула, и Тереза почувствовала, как в любопытных черных глазах Эбби промелькнула тень соперничества, потому что она собиралась встретиться с Кэрол, а Тереза нет. Ну, и что Тереза могла с этим поделать?

— И спасибо, что подвезли.

Эбби улыбнулась.

— Уверена, что не хочешь, чтобы я отвезла тебя куда-нибудь еще?

— Нет, спасибо, — сказала Тереза, тоже улыбаясь, потому что Эбби, несомненно, была бы рада отвезти ее даже в Бруклин-Хайтс.

Она поднялась по ступенькам и открыла почтовый ящик. В нем лежали два или три письма, рождественские открытки, одна от Франкенберга. Когда она посмотрела на улицу снова, большой, кремового цвета автомобиль исчез, словно какая-то вещь, которую она себе вообразила, словно одна из птиц из того сна.

— А ТЕПЕРЬ загадай желание, — сказал Ричард.

Тереза загадала. Она желала Кэрол.

Ричард держал ее за руки. Они стояли в прихожей под штукой, которая свисала с потолка и выглядела не то как расшитый бисером полумесяц, не то как часть морской звезды. Поделка была уродливой, но семья Семко приписывала ей почти волшебную силу, и ее вешали под потолок по особым случаям. Дед Ричарда привез ее из России.

— Чего загадала? — он улыбался ей так, как будто она ему принадлежала. Это был его дом, и он только что поцеловал ее, хотя дверь в гостиную была распахнута, и там было полно народу.

— Про это нельзя рассказывать, — сказала Тереза.

— А в России рассказывать можно.

— Ну, я же не в России.

Неожиданно радио взревело громче, голоса запели рождественский гимн. Тереза выпила остатки розового гоголь-моголя из своего бокала.

— Я хочу подняться в твою комнату, — сказала она. Ричард взял ее за руку, и они начали подниматься по лестнице.

— Ри-чард? — позвала его из гостиной тетушка с мундштуком в руке.

Ричард произнес какое-то слово, которого Тереза не поняла, и помахал тетушке рукой. Даже на втором этаже чувствовалось, как дом дрожал от сумасшедших танцев этажом ниже, и эти танцы никак не соответствовали музыке. Тереза услышала, как упал еще один бокал, и представила розовый пенистый гоголь-моголь, волной разливающийся по полу. Ричард утверждал, что это еще цветочки по сравнению с настоящим русским Рождеством, которое они привыкли праздновать в первую неделю января. Ричард улыбался, закрывая дверь своей комнаты.

— Мне нравится свитер, — сказал он.

— Я рада, — одним взмахом Тереза подобрала юбку и присела на край кровати. Тяжелый норвежский свитер, который она подарила Ричарду, лежал поперек матерчатой коробки на кровати позади нее. Ричард подарил ей юбку из восточно-индийского магазина. Это была длинная юбка с зелеными и золотыми полосами и вышивкой. Она была милой, но Тереза не понимала, куда могла бы ее надеть.

— А как насчет настоящей выпивки? От этой бурды внизу тошнит, — Ричард достал из стенного шкафа бутылку виски.

Тереза покачала головой.

— Нет, спасибо.

— Тебе бы это было в самый раз.

Она снова покачала головой и огляделась по сторонам. Почти квадратная комната с высоким потолком, обоями с едва различимым узором из розовых роз, двумя окнами со слегка пожелтевшими белыми муслиновыми занавесками. От двери по зеленому ковру тянулись две вытоптанные дорожки, одна к бюро, другая к столу в углу. Банка с кистями и портфолио на полу возле стола были единственным, что намекало на занятия Ричарда живописью. Она чувствовала, что точно так же живопись занимала только часть его мозга, и ей было интересно, сколько еще продлится это увлечение, прежде чем он забросит его ради чего-то другого. И ее занимал вопрос, который она часто задавала себе и раньше — любил ли ее Ричард только потому, что она больше сочувствовала его амбициям, чем остальные его теперешние знакомые, и потому, что понимал, что ее критика ему помогала. Тереза нервно встала и подошла к окну. Она любила эту комнату — все ту же и все там же — но сегодня ощутила порыв вырваться отсюда. Она сама стала другой, совсем не той, что стояла здесь три недели назад. Этим утром она проснулась в доме Кэрол. И Кэрол была тайной, наполнявшей ее, наполнявшей и этот дом — словно свет, невидимый никому, кроме нее.

— Ты сегодня сама не своя, — произнес Ричард так резко, что по ее телу пробежала нервная дрожь.