Рене Баржавель - Дороги Катманду

Если же он боится того, что его ждет, и отказывается от этого, то, возможно, ему придется и дальше сражаться и бояться будущего, как это было на протяжении всей его жизни, которая сейчас подошла к концу. Но чаще всего случается так, что несправедливые страдания калечат его душу, делая невозможным его осознанную встречу со смертью. Бывает и так, что укол сочувствующего врача погружает его в бессознательное состояние, и он совершает переход в другой мир, не воспринимая происходящего.

Что случается потом с этими несчастными? Что происходит с остальными уходящими из жизни? Рассказывают ли об этом десять тысяч богов Катманду тем, кто способен это понять? Могут ли дать им ответ цветы вишен, снова и снова расцветающих каждую весну? Может быть, ответ пишут в небе своим полетом птицы? Увы, у нас есть глаза, но мы не способны видеть. Это единственное, в чем мы можем быть уверены.

Глаза Свена, смотревшие на нашу жизнь, закрылись. Его лицо, обрамленное шевелюрой и светлой бородкой, за которой он всегда так старательно ухаживал, казалось расслабленным и спокойным. Вокруг него было множество цветов; они прикрывали не только его тело, но и поленья костра. На животе у него лежала гитара, а в скрещенных на груди руках он держал зеленую ветку.

Когда Оливье приблизился к погребальному костру, высокий худой юноша, на котором, как на вешалке, висел длинный белый балахон, перехваченный в поясе золотистой лентой, зажигал с четырех сторон последнюю постель Свена с помощью небольшого факела. Десятка два хиппи, девушки и парни, сидевшие вокруг погребального костра, негромко затянули песню на английском языке, слов которой Оливье не понимал. Одна из девушек наигрывала на флейте мелодию, одновременно меланхоличную и жизнерадостную, парень отбивал пальцами ритм на подобии тамбурина. Сигареты с гашишем переходили от одного участника церемонии к другому, каждый раз вырывая один голос из хора и добавляя к нему другой. Женщина, которой было лет пятьдесят, сидевшая в головах у Свена, жадно вдыхала дурманящий дым одновременно через рот и через нос, склонившись над небольшой плошкой. Дым от гашиша смешивался с дымом костра. В этот момент волосы Свена вспыхнули, осветив его лицо. Джейн в компании хиппи не было, Оливье убедился в этом с первого взгляда.

Обернувшись, он увидел ее. Она лежала у подножья трехгранной стелы, на каждой из сторон которой было выгравировано лицо божества; лоб богов был вымазан яркой краской.

Джейн лежала в той же позе, что и девушка, которую Оливье принял за нее на краю пруда со свиньями. Испугавшись, что он может снова о шибиться, он упал перед ней на колени. Отведя пряди волос с лица, он узнал ее.

Девушка едва дышала. Глаза ее были закрыты, волосы спутаны, лицо покрыто грязью. Охваченный жалостью, любовью и усталостью, Оливье едва не поддался отчаянию, почувствовав желание зарыдать и упасть на землю рядом с ней.

Закрыв глаза, он усилием воли подавил слезы и негромко позвал ее. Она не ответила и даже не шевельнулась.

— Она тебя не слышит, она напичкана до отказа, — произнес рядом с ним чей-то голос.

Подняв голову, он увидел мужчину с длинными волосами, одетого в хламиду, наполовину европейского, наполовину восточного покроя. Он курил трубку, от дыма которой, как ни странно, исходил запах табака.

— Напичкана? — тупо повторил Оливье, мозг которого отказывался признать очевидное.

Мужчина опустился на колени рядом с ним. От него пахло потом и французским табаком. Сдвинув рукав блузки Джейн, он обнажил руку, усеянную следами уколов и пятнами засохшей крови.

— Героин, — пробурчал он. — В этой мерзкой стране можно найти все что угодно. Нет, прости меня, я не прав. Страна совсем не мерзкая, она замечательная. Я живу здесь уже десять лет и не собираюсь уезжать отсюда. Мерзость здесь то, что привозят сюда мерзавцы. И эта прогнившая до мозга костей бродячая банда идиотов!

Он кивнул в сторону хиппи, продолжавших распевать, раскачиваясь, вокруг костра Свена, тело которого уже горело ярким пламенем.

— Красивая девушка, — продолжал мужчина. — Меня удивляет, что ее еще не отправили отсюда в какой-нибудь бордель Сингапура или Гонконга. Здесь уже начали создаваться группы поставщиков живого товара. Наверное, ей пришлось сопротивляться, бедной крошке! Хотя еще неизвестно, лучший ли вариант она выбрала.

— Ты думаешь, что с ней так плохо?

— Я ведь не врач. Но, вообще-то, здесь не нужно быть врачом. Да ты и сам все видишь. Если бы ее удалось немедленно отправить в больницу. Но пока она здесь. Слушай, у тебя случайно не будет французских сигарет? Жизнь здесь ничего не стоит, но этот проклятый табак приходится доставлять сюда самолетом, и на нем можно разориться!..