Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 03

Залпом взлетит воронье с ледяной земли…
Это уже никого не должно тревожить.
Поздно кричать о свободе. Солдаты, пли!
Ты ничего изменить не можешь.

Я наш весёлый век приемлю,
Хоть он кощунственно суров:
Мы камнем покрываем землю,
Что стала матерью ветров,

Дышала, бредила травою,
Скрывавшей вольный бег коня.
Мне б увидать её живою,
Какой бывала до меня!

Кочевья туч друг к другу жались,
И нарастал к полудню зной,
И мои волосы мешались
С летящей гривой вороной.

И покорители народов
Завоевать нас не могли,
Простых бесстрашных скотоводов,
Хозяев солнечной земли.

Душа за кругом солнца мчалась…
Но самый дивный час, когда
Ночь на кочевья опускалась
И возвращались все стада,

Справляли памятный обычай,
Шумели дети у шатров,
Брели охотники с добычей
И мясом пахло от костров.

Звук наших песен над пустыней
Прохладный ветер относил
К луне, таинственной богине
И госпоже незримых сил.

Шаман, берегший все святыни,
Как должно, был суров и хмур,
И с терпким запахом полыни
Мешался запах потных шкур.

Костры горели до рассвета,
В ночи был слышен вздох коней…
А ныне всё — в мечте поэта
Да в крови варварской моей.

Не сват, не брат, а просто спутник мой…
А просто путник… дай мне надышаться
бесспорной неудачей, ловлей шанса,
молением о глупости смешной —
о нежности к бездомному калеке —
мир уместился в школьный глобус —
весь…
Душа, душа, зачем ты снова здесь,
чего ещё ты ищешь в человеке?

Вот он — прохожий… у него внутри
печёнка, сердце, лёгкие…
постой…
Не друг, не враг,
и имя — «звук пустой»,
но он — родной —
люби его, замри.

На цыпочках, едва дыша в затылок,
иди за ним в глухой проем метро,
ещё на свете плакать не старо
среди цветов, осколков, слов, бутылок…

А жизнь нельзя по-новой подарить,
но мы за приручённого в ответе —
неслышная в пространстве междометий,
ещё любовь над вечностью парит…

Ничего не скажешь, а скажешь — ложь,
только горько в горле глухим словам.
Я запомню тёмный глубокий дождь,
в ночь, когда была ты ещё жива.

Дорогая, как беспокоен свет,
на расправу скор, да на ласку скуп…
У кого теперь изыскать ответ,
сколько надо было картошин в суп?

У кого спросить, где вернее брод
через речку глупую Черемшан?
Не туда ли, сонных касаясь вод,
полетела нынче твоя душа…

Дорогая, милая, правнук твой
хорошо умеет уже ходить.
Ручку требует и листок — долой,
у моих колен, на меня сердит.

Он не знает, как нам с тобой жилось
в деревеньке, влево от большака,
где в саду малина, в воротах — гость,
где черна черемуха в кузовках.

А коза Чернушка, как пёс, за мной —
своенравна тоже. В хозяйку… Вот,
так и жили… Слышишь, детёныш мой?
Только он не слушает, кривит рот.

У него теперь «давани» своя,
и свои секреты у них двоих.
Дорогая, это и есть семья?
Зур рахмат. Спасибо тебе за них.

В небесные дали ушел минарет.
Пушистые, царские светятся вербы.
Российская бродит весна на дворе.
Куда тебя клонит, мой век двадцать первый?
Всё спешка и шум в переходах метро,
шикарные розы в пластмассовых вазах.
Сограждане, будемте делать добро —
вот здесь и сейчас, непосредственно, сразу.
Заморской едой безо всяких проблем
давайте накормим бомжа и пиита.
Сограждане, эта округлая «м»
и в Африке символ теперь общепита.
В пространстве Вселенной, пустом и кривом,
героем в поношенных джинсах с дырою,
забавно себя ощущать в мировом
контексте, ища, как пропавшую Трою,
свой правильный город и свой огород,
в котором уж некуда складывать камни,
но есть чем дышать, и такой кислород
нигде окромя не найти никогда мне.