Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 03

— Да, по карточке. Но разок можно и с поста. Поспешите: с двух до четырех у нас тихий час и по коридорам не ходят.

— Спаси Бог, вы очень хорошо всё объяснили.

— Опыт. Выздоравливайте. И если хотите звонить, то идите сейчас же.

Когда она вышла, клинобородый Саша посмотрел на Слегина тихим осенним взглядом и пояснил:

— Это наш лечащий врач, Мария Викторовна. Замечательная женщина.

— Да, — согласился Павел и пошел звонить.

— Марья Петровна? — спросил он через пару минут, сжимая телефонную трубку. — Да, я. Положили с воспалением легких. Говорят, недели на три… Ничего страшного, не переживайте. Марья Петровна, окажите любовь: мне нужны чашка, ложка, тарелка и телефонная карточка… Именно так. В моей комнате на полке стоят «Жития святых» — знаете? В пятом томе лежат деньги. Принесите… Да, тарелок здесь нет… Пока еще не ел — не знаю. С четырех до семи можно… Пульмонология, четвертый этаж, палата № 400… Лучше, наверно, с халатом и тапочками… Спаси Бог, Марья Петровна, до встречи…

Павел Слегин положил трубку, поблагодарил медсестру и вернулся в палату.

Павел утонул в липко-буром сне сразу же, как только рухнул на визгливую койку после телефонного разговора. Саша и Коля дисциплинированно уснули в положенное время, а Женя еще долго материл какого-то гробовщика, но и эта обидчивая ругань постепенно теряла членораздельность и наконец переродилась в рокочущий храп. Слегин кашлял во сне и, спасясь от кашля, хватался за хрупкую кромку чего-то коричневого, похожего на шляпку гриба, и на пальцы липла труха; воздух был колкий и мутный — это песчаная буря, а надо идти по гребню бархана и не свалиться, но навстречу шествует улыбчивый эфиоп, не разойтись, и песок стеклянно поет.

— Вот и опять встретились, — сказал эфиоп.

— Я не вернусь в троллейбус, — ответил Павел.

Эфиоп схватил скорпиона, пробегавшего мимо, и съел.

Павел осенил себя крестным знамением и проснулся.

— Гробовщик, сволочь, с утра обещал… — устало ругался Женя.

— Плохо без «говорунчика»? — ехидно осведомился Саша.

— Не в том дело, я же ему больше денег-то дал, а он, гад, ничего не принес.

— Не донес, значит. Он ведь который уж день не просыхает.

— У меня сын в деревне — тоже такой, — заговорил Коля, сокрушенно матюгнулся и продолжил: — Всё без меня там пропьет. Я соседям деньги оставил, хлеб ему чтобы покупали. И чего пьет?

— И не работает? — спросил Саша.

— Куда-а… — безнадежно протянул Коля. — Ему бы только глаза залить.

— А если жить скучно?.. — пробормотал Женя как-то уж очень серьезно, словно говорили о нем, а не о каком-то деревенском пьянице. — Лучше уж пить, чем вешаться. А «говорунчика» хряпнешь — так еще и заговоришь — а?

Он усмехнулся, и Павлу стало жутко от этой усмешки.

— Ты и без «говорунчика» вон какой говорун, — заметил Саша, — а я больше тридцати лет даже пива не пью — и ничего, не скучно.

— То-то ты только про ВЧК и талдычишь, тебе скучать некогда — совсем уже помирать собрался…

— Жень, ты обиделся, что ли?

— Да ну тебя, надоело мне всё…

— Успокойся, пожалуйста, раскричался на всю палату… Придет твой лифтер.

— Он не лифтер — он гробовщик. Ему бы на твоем ВЧК в самый раз работать.

— А что такое ВЧК? — спросил Павел.

Остальные трое улыбнулись, словно вопрос был из приятных и отвечать на него — одно удовольствие. Саша пригладил бороду и важно изрек:

— ВЧК — это Восточно-чемодановское кладбище.

— Все там будем, — примирительно сказал Коля. — И пьяные, и тверёзые.

«И из всех будет лопух расти, — подумал Павел, вспомнив тургеневского Базарова. — Действительно скучно».

За окном помутнело, завьюжило, в палате включили свет, медсестра принесла градусники и таблетки.

— Эх, демократия… Лампочек не могут ввернуть! — обиженно проворчал Саша.

Из четырех ламп дневного света горели только две, а половинка одной из горящих, той, что над Павловой кроватью, предсмертно мерцала и потрескивала. «Светляк-подранок, — подумал Павел с улыбкой. — А вообще-то, маленькая неисправная лампа. А солнце — лампа большая и исправная. Такой лампы человеку не сделать». От этой мысли грусть растаяла, и стало весело, и ртуть в градуснике, зажатом под мышкой Слегина, не захотела ползти дальше.

Марья Петровна, с робким дверным стуком вошедшая в палату, застала своего соседа по коммуналке смотрящим на мерцающую лампу и солнечно улыбающимся.

— Здравствуйте… Здравствуй, Павел.