Наталья Арбузова - Можете звать меня Татьяной

Ирина лежит в кроватке с широко открытыми глазами. Няня Марфуша крестится: «Господи, да что ж это дитя спать-то будет когда или нет?» Старый островцовский дом ходит ходуном. Молодые Иринины сестры и брат Володя (брат Саша еще не родился) прогнали призраки прошлого и заполнили дом будущим. Бездетная тетушка Софья Сергевна уж положила в банк крупную сумму на имя каждой из внучек до их совершеннолетия. А год на дворе 1905ый. Конечно, «простых господ» Зёрновых по старой привычке с островцовских времен любят и не подумают обидеть. Алексей Федорыч оставил без сожалений юриспруденцию и всецело посвятил себя имению. Весь в матушку Марию Степановну. Друг детства Ермолай Пронин у него управляющим. Выучился, оперился. Попробовал бы кто тронуть Алексея Федорыча – Ермолай глотку перегрызет. Да никто и не пытается. Господа бомбисты зря стараются. Ой, не зря.

Липа отцвела. Няня Марфуша, старшая сестра Ермолаюшки, водит Ирину за ручку по аллее. Не говорит дитя. Только смотрит так, будто видит больше других. И, наконец, произносит с укором: «У, камень!» Это большой валун торчит из земли. Няня Марфуша спешит обрадовать барыню Анну Сергевну. От черноокой красы Анечки Щегляевой мало что осталось после рожденья шестерых детей. И седьмой на подходе. Сорокалетняя женщина высохла, в волосах ранняя седина. На веранде накрыт стол, высокие букеты гладиолусов в вазах. Ирину как именинницу сажают посреди стола. И все радуются. Две старшие барышни уж обручены. Вот они, счастливые пары: Ольга с Юрием Скурским, Надежда с Гришей Шермазановым. Смеются, беспечные. А дитя уж видит камень преткновения на их пути.

Кончается северное лето. Уезжают в Москву на поезде. Кондуктор спрашивает Анну Сергевну, подавая руку барышням и иже с ними: «По счету принимать прикажете?» Все в этих краях уж знают зёрновскую семью. В Москве живут в Трубниковском. Старый зёрновский дом перешел к Алексею Федорычу после смерти тетушки Веры Илларионовны. Двухлетняя Ирина ходит по нему на нетвердых ножках – исследует. Вот тетушка Вера Илларионовна вышла к ней из своей опочивальни, погладила по головке. Вдруг пропала, будто вовсе не бывала. Это няня Марфуша, привезенная из Островков, заглянула в комнату. Ирина сразу, с рожденья, живет в двух мирах. В том, куда пришла и в том, откуда пришла. Где все-все. ушедшие и еще не явившиеся. В общем, почти по Метерлинку. Вполне в духе времени. И поздняя осень завывает в печной трубе: у-у-у.

Наконец Ирину, уже шестилетнюю, ведут в художественный общедоступный театр на «Синюю птицу». Большой ремень с пряжкой сваливается на платьице. Старшая сестра Вера одергивает Ирине подол. Няня надевает на девочку пальто, капор, ботики. Берут извозчика из Трубниковского в Камергерский. Лошадка припечатывает копытами чистый снежок. Вот оно, блекло-зеленое здание в стиле модерн. Как внутри сумрачно, таинственно. На сцене брат с сестрой и ожившими предметами дома ищут синюю птицу счастья в тех мирах, откуда родом Ирина.

Мы длинной вереницей

Пойдем за синей птицей…

Но лишь оставишь запредельный мир, птица тускнеет. Ирина не видит впереди для себя счастья. Сестра Вера сидит рядом с ней. Она только что достигла совершеннолетия, распорядилась оставленным ей наследством. В частности, съездила в Италию. Написала стихи по-итальянски, до сих пор хранящиеся у Татьяны в диване. Но Ирине не гулять под пиниями Рима. Счастье не дастся ей в руки. Его проглотит всемирная беда – русская революция.

А пока – лето в Островках. Костромская земля, некрасовские места. Глянь-ка на эту равнину и полюби ее сам. Ирина уж любит умудренной детской душой. Сейчас отец посадил ее впереди себя на белую лошадку по имени Ивчик, тихо едут межою. Вот она – нещедрая родная земля. Вернулись. Дома сестра Вера играет на рояле двенадцатую рапсодию Листа. Дошла до любимой своей фразы. Прервала игру, сказала: «Напишите, напишите это на моей могиле». Не напишут. Никому уж это будет не нужно. Придет иная жизнь, лишенная прежнего изящества.

Ирину музыке не учили. Была хоть и с прекрасным слухом, но гаммы играть ленилась. Уж началась война четырнадцатого года, и мать, Анна Сергевна, сказала: «Лучше отдать эти деньги на раненых». Что и сделали. Ирину определили в так называемую швейцарскую гимназию. Французский и немецкий надо было знать при поступлении. Итальянский учили уже в гимназии, английский за отдельную плату. Поэтому английским с Ириною занимался отец: деньги нужны для раненых. Ирина успела окончить лишь четыре класса гимназии, но писала по-немецки изложение «Песни о нибелунгах». А экстравагантная сестра Вера отучилась в Германии на курсах садоводства. Писала в Островках весенние дождливые стихи: