Ибрагим Аль-Куни - Бесы пустыни

Он приспустил край литама себе на глаза, но тут вмешался имам:

— Мы не можем запретить верблюдам выгуливаться в долинах. Аллах великий всякую скотину сотворил, чтобы питалась травой да зеленью на ветках.

Дервиш воспротивился, все так же не соглашаясь присесть к высокому собранию:

— Что, помрут они что ли, если мы им ветви акаций есть не дадим?

Шейхи вновь расхохотались, однако вождь к ним не присоединился, и они прервали смех.

— Аллах скотину сотворил, — заговорил дервиш, — чтобы род адамов едой снабдить? Однако человек не помрет, если мясо есть воздержится. С какой еще поры я сам вкуса мяса не пробовал! Что ж, меня порча какая поразила, если я мясо есть перестал? Вот такие дела тут, с акациями и скотиной…

Все рассмеялись, а вождь вмешался, чтобы прекратить спор:

— Я тебе обещаю, что выведу верблюдов из вади. Пастухи займутся всерьез, очистят долину, чтобы сберечь твоих детушек.

Впервые дервиш улыбнулся. Обнажил свои белые зубы с каплями слюны на губах.

Вся равнина обрела новую тему для пересудов: дервишу пристроили родословную — будто он по родству своему от растений происходит, и сам объявил на музыкальном празднике: «Помню, я был акацией в брошенном вади. Почему это вас удивляет мое чувство отцовства к акациям?» Все вокруг издевались над данным утверждением, однако, когда слухи дошли до вождя, он заявил: «Если дервиш заговорил, взрослым невеждам стоит прислушаться и учиться мудрости, а не болтать попусту».

Однако поддержка, которую обрел дервиш, выглядела тем не менее странной, потому что он вновь удивил всех очередным изобретением: он обошел все дома на становище и собрал все, что мог выпросить из кусков полотна, лоскутов, обрезков материи и лохмотьев. И отравился в свои высохшие вади, откуда пастухи затем принесли новую легенду. Говорили, будто он одел там все деревья, что были, каждому соорудил одеяние, чтобы защитить растения от палящего солнца и иссушающего дуновения гиблого ветра летом и предохранить их от невзгод студеного морского ветра зимой. Люди насмешливые посмеялись, но поверили, а благоразумные засомневались и направили гонцов в долины, чтобы все проверить и убедиться наверняка. Гонцы легенду подтвердили, и вождь вынужден был перейти к обороне. Передавали, будто он сказал так: «Дервиш бы дервишем не был, если бы так не сделал».

Муса заявился к нему поутру, и он принял его, угостил горстью фиников и последней переменой утреннего чая. Он решил побеседовать с ним, сказал:

— Поговаривают, ты на голову акации одеяние пристроил…

— Ха-ха-ха… Все тебе говорят, чего и говорить не стоило. Кхе-кхе… Да. Наделал я рубах бедным акациям. Что, не достаточно им разве того зла, что испытывают от засухи десятки лет?

— Твоя правда. У меня сердце в груди переворачивается, когда я вижу их в таком состоянии. Как они все терпеливы!

— Ха! Я, конечно, не могу им с небес воды налить, но вполне в состоянии уберечь от холода, жары или шквального ветра.

— Аллах тебя благословит!

— Ты и представить себе не можешь, господин наш шейх, сколько мне претерпеть пришлось от этих злостных врагов, когда я сам был одинокой акацией в безлюдной пустыне!

— Вправду ли?

— Аллах меня терпением к вечной жажде наделил, однако он оставим меня наедине с судьбой бороться со злом во всех проявлениях.

— О Милосердный!

— Поверь мне, именно гиблый ответственен за то, чтобы кровь мою из жил высасывать.

— Избави нас, господи, ото всякого зла!

— А морской еще… Я тебе скажу, чтоб не думал ты, как народ на равнине, что морской ветер одно добро с собой несет.

— Я ничего такого не думаю. Я вообще уже с давних времен заставил себя ничего об этом не думать.

— Дело мое было вроде того, как у жителей аль-Хамады получается они от засухи страдают, у них вся скотина помирает, и они — вслед за ней. И тут, неожиданно, на них дожди грянут такие, что их всех сель смывает и скотину, опять же, убивает. Вот так, в разные поры и погибают. Ха-ха-ха!

— Правду говоришь. Именно так живет народ каменистой Хамады!

— Зимою меня морской убивает, кровь в жилах от него стынет, а летом — гиблый дует, и из этих самых жил кровь высасывает!

— Верно, верно. Аллах начертал человеку страдать после совершенного им греха в пору умеренной и счастливой жизни. Крайности времен года — проклятье для Сахары.

— Люди меня не щадили, потому что не почувствовали на себе все, что я испытал. Как же мне тело древесное не пощадить, если в нем, в недрах его, душа моя целую жизнь обреталась?!