Ибрагим Аль-Куни - Бесы пустыни

Вождь долго глядел на него — взгляд был грустным, сочувствующим.

— Знаю, — сказал он, — сколько тебе мучений пришлось испытать, пока ты дров да стволов акаций не натаскал в годы испытаний.

— Я отмершие части деревьев тогда подбирал. Во славу тебе всем этим занимался.

Вождь спохватился, произнес горячо:

— Прости меня. Я запамятовал.

Дервиш рассмеялся. Он был счастлив.

В знак дружбы вождь подарил ему двухлетнего верблюжонка. Завистники издевались над ним, наблюдая, с какой нежностью он относится к животному. Вытаскивает у него из тела колючки, гладит ладонями нежный подшерсток и разговаривает с ним, кочует, перебирается из одного вади в другое. Однако Уха вздумал надсмеяться над ним больше прежнего, он подарил ему другое животное. Вернулся с охоты и преподнес ему очаровательную газель с двумя огромными глазами, прекраснее которых тот в жизни не видел. Он взял ее на руки, обнял, поцеловал, прижался щекой к шее, думая, что она живая. Затем увидел на шее полоску золотистого пуха, а на ней крупицы песка, прилипшие к месту, где высохла кровь. Он присмотрелся к этой полоске, и голова газели безвольно откинулась назад.

Он обнаружил ранку надреза, оставленную ножом, вздрогнул в ужасе и уронил жертву охоты на землю. Бросился прочь, подальше от людей, на простор, его стошнило… А Уха тем временем хохотал, получая поздравления от своих развеселившихся приятелей.

Муса пошел в акациевую долину и провел трое суток среди своих деревьев. Затем вернулся на равнину, неся в подоле рубахи кучу мелких камней.

Уха был вторым существом на земле, которого дервиш побил камнями — после гадалки.

Равнина затрепетала и — вздрогнула.

Гиблый вернулся на круги своя, накопив сил и дав становищу сколько дней отсрочки. В замешательство пришли все, кто не догадался воспользоваться перемирием и не пополнил свои запасы дров, питьевой воды и брошенных фиников, валявшихся на соседних холмах в зоне вокруг колодца с южной стороны, что отделяла его от поселения чужеземцев.

Ветер напряг все силы, и по всей великой равнине пошли перемены. Протянулись новые дюны и барханы и исчезли старые. Целые холмы переместились со спины Акакуса и из-за населенного бесами Идинана и опустились на просторы равнины. Дома в поселке Вау попали почти в круговую осаду, а между двумя лагерями возникла целая череда холмов и бугров из песка и грязи. Ранее покрытые свежим песком курганы оголились, спустив его весь набегающим гребнем, неумолимо приближающимся к колодцу с завидным упорством подавить и сломить сопротивление Ухи и его людей.

Перед палаткой вождя ветер разостлал нежный коврик из легчайшего песчаного золота, словно вытканного волнами расшитого руками непорочных дев, и всякий раз, как его попирали ногами посетители и гости, упрямец дул и принимался рассчитывать заново линии и завитки, импровизируя на ходу.

Муса явился, чтобы увидеть вождя.

Остановился у кольев и прислушался. Ветер стих, и он спрятал голову в палатку. Заполз в угол змеей по песку, притаился молча. Шли долгие разговоры со знатью о караванах, о городе Вау, превратностях судьбы и свадьбе Ухи. Ближе к полуночи помянули, как водится, и гиблый. Посиделки закончили разговором о конце света и приготовились расходиться. Вождь вышел, проводил всех на несколько шагов от палатки, потом вернулся, присел на корточки у погасшего тайного очага, бормоча ночные краткие молитвы из Корана. Тут дервиш вылез из угла и поприветствовал шейха племени сдавленным смешком. Вождь также ответил ему шуткой:

— Ты что же, на гордецов походить хочешь, напяливаешь на голову бог весть какую важную чалму?

— Ха-ха. И этот лоскут ты важной чалмой величаешь?

— Я еще не видал, чтоб ты в компаниях сиживал.

— Ха! Терпел я гиблый, терпел, но отчаялся. Посчитал лучше надеть маску, защититься от пыли. Ветер мне каждые сутки три порции песка наваливает. Хе-хе-хе!

— Хе-хе-хе! Это возмездие, брат, чтоб понял ты все-таки мудрость повязки на лице кочевника.

— Я никогда этой мудростью в своей жизни не пренебрегал, господин наш шейх, однако, признать должен, они перебарщивают. А ты ведь учил нас, учил, что умеренность — бог радости.

— Ишь ты, заговорил как мудрец. Ты — мудрец, Муса?

— Я — дервиш!

— Ну и что же? Разве есть в Сахаре тварь какая, чтобы с дервишем в мудрости соперничать?

Вождь взял в руки чайник с подноса на скрытом очаге. Нацедил стаканчик, преподнес его гостю.