Ибрагим Аль-Куни - Бесы пустыни

— А у бравого всадника разве есть право выбора в присутствии прекрасной девы? — проговорил уклончиво Адда, на что сверстники ответили одобрением.

Она начала с двух неизвестных набожных бейтов, потом присоединила к ним популярный третий, так что все составили небольшое единое стихотворение, наполнившееся суфийским содержанием: об ожерелье, которым рок сдавил шею пустынника, — одиночестве. И чтобы придать своей коварной касыде больший вес и трогательную перспективу и глубину, сообщить ей некое соответствие принципам поэзии пустыни, девушка снабдила ее мелодичными звуками амзада и речитативом «хали-хали», так что сымпровизировала в итоге целую песню.

Пришла очередь Адды. А когда он закончил, даже Хамиду не мог поверить своим ушам — настолько тонко была завершена тема.

В итоге их племя в самом начале молодежных состязаний получило хорошую новую песню!

…Она была весьма ценным дополнением к арсеналу уже признанной ими воинской поэзии. Никто из любителей стихосложения или из профессионалов, неважно, к какому кругу они бы ни принадлежали — девиц или парней, не знал, слыхом не слыхивал, откуда это Адда добыл такой боевой поэтический доспех. Хамиду оказался не в силах дать какое-то объяснение такому чуду. Его плотно окружили подростки, настаивая на том, чтобы выведать что-нибудь побольше о таинственных стихотворных дарованиях своего друга. Все заявляли, что вполне приучены выискивать новые, ранее не слыханные имена в ряду девушек-поэтесс, но никто из них не думал, что и парни могут скрывать от окружающих свои литературные таланты. Хамиду сказал: я не знаю. Он прекрасно знал, что ему никто не поверит. Луна не успела склониться к закату, азартное возбуждение сменилось усталостью, и он скрылся за холмами неподалеку, а Танад препоручила свою печальную струну очереднице-подруге, и в глазах ее блеснули слезы, прежде чем она покорилась и ушла прочь. Хамиду побежал догонять своего приятеля в сумраке ночных просторов с единственным надоедливым вопросом на устах: откуда тот взял все эти строчки?

В свой шатер молодой Адда вернулся все еще возбужденным. Несмотря на перенапряжение и усталость, загоревшийся уголек зари он встретил с открытыми глазами. В груди его вводила свои трели истомившаяся загадочная птица, с каждым часом крепчал голос юной любви.

На следующий день все становище говорило о ночи праздника, любопытные и очевидцы передавали друг другу сплетни о неслыханной победе и самые неожиданные толкования и сведения о таинственном источнике поэтического богатства.

Хамиду передал ему одно высказывание, гласившее, что он унаследовал свой завидный потенциал от бабки, которая исполнила свой обет, потому что заключила договор с джиннами. Старуха-колдунья завещала ему это дьявольское оружие, с которым ему можно покорять красавиц и притягивать сердца невинных дев. Историю слепили довольно быстро, и довольно внушительную, — она приписывала причину смерти бабушки совершенным ею просчетам и ошибкам во взаимоотношениях с жителями сокровенного мира, и ее постигло то, что должно было случиться со всякими авантюристами, какие являются из Марракеша или страны Шанкыт, когда совершают малейший промах — разбирают тайнопись на кладе, охраняемом непрерывно джиннами и маридами [161]: они проваливают под такими людьми землю, устраивают землетрясения в Сахаре, поражают их различными недугами, чтобы те всегда служили напоминаниями об их поражении в таком противоборстве и возвращали их вновь и вновь к мысли о необходимости вернуть неизвестно какие клады и сокровища.

Старуха совершила одну из возможных ошибок, как считали сплетники и любопытствующие сочинители, и ее похитили жители потустороннего мира, они пытали ее голодом, жаждой, пугали зубами ядовитых змей, и когда страх и мучения достигли своего предела, она скончалась.

Он не стал забивать себе голову новыми мифами. Ночь провел на просторе среди холмов. Наблюдал за передвижением молодой луны в небе — так же как на рассвете следил за перевоплощением ее близнеца — солнца, предоставив языкам племени удовольствие сочинять долгие, немыслимые небылицы в течение недель и месяцев…

А потом он уехал.

Перебрался на горные пастбища в северной Сахаре и прилагал в одиночестве немалые усилия, сочиняя касыду любви из разрозненных бейтов, строчек и образов, заимствованных им из поэтического арсенала племени, который собирал в своей памяти все прошедшие годы. Вернулся в племя и продекламировал свое произведение в первую же ночь на молодежной посиделке при свете луны. Она вызвала изумление и зависть парней и девушек, и предмет его любви была вынуждена стыдливо опустить голову.