Жан-Луи Кюртис - Мыслящий тростник

— До вечера, дорогая. А если вернешься поздно, то до завтра. Попросить маму, чтобы она оставила тебе холодный ужин? Не надо? Ну, тогда до завтра. Желаю весело провести время!

— Спасибо за сегодняшний день, — она поцеловала отца.

— Дурочка! И ты еще меня благодаришь! — сказал Марсиаль. — Это ты доставила мне удовольствие.

Автобус тронулся. Иветта с задней площадки сделала прощальный знак отцу. Кончиками пальцев он послал ей воздушный поцелуй. И вдруг совершенно неожиданно для самого себя он откинул корпус назад, разинул рог до ушей и стал отчаянно косить глазами. Вылитый Джерри Льюис. Две проходившие мимо дамы в изумлении обернулись. Иветта рассмеялась. Марсиаль рассмеялся тоже и помахал рукой. Автобус постепенно удалялся, все шире открывая глазам Иветты перспективу Елисейских полей. Она провожала взглядом отца, который зашагал по улице. Сколько раз, бывало, когда Иветта и Жан-Пьер были детьми, и даже позже, он развлекал их, подражая Чаплину и другим актерам… И сейчас он разыграл этот цирковой номер наверняка для того, чтобы перекинуть мостик к прошлому, когда они были счастливы вчетвером, — перекинуть мостик к прежней радости жизни через мрачную пропасть минувшего полугодия… Как это похоже на него! Иветта невольно растрогалась, когда за столом он заговорил о том, что чувствует себя виноватым («бедный папа!»), и сказал, что рай на земле — это быть с теми, кого любишь… Только непосредственный южанин вроде него мог решиться, не краснея, выложить напрямик все, что у него на сердце и на уме. И хорошо, очень хорошо, что он выложил все — милый, ребячливый папа…

На этом расстоянии Иветта еще различала его черты, узнавала в нем Марсиаля Англада, бывшего регбиста, римского легионера в облике гасконского крестьянина, жизнелюба, эгоиста и добряка, отчасти горемыки, а впрочем, кто не горемыка на этом свете. Потом, по мере того как Марсиаль отступал в глубину величавой перспективы Елисейских полей, черты его становились все более расплывчатыми, словно невидимая властная рука стирала их, пока его лицо не стало стертым, как облатка с каким-то темным нимбом над ним. В густой толпе прохожих еще видны были очертания его фигуры, но это была уже безликая фигура, подобная множеству других фигур, которые двигались в разных направлениях по обоим тротуарам — муравейник, который так и бурлит… Примерно на половине пути Марсиаль Англад исчез. Стал просто одним из толпы. Кто-то. Какой-то. Некто. Никто. Смертный среди миллиардов других безымянных смертных.

© Издательство «Прогресс», 1975.

«Le Soir», 8 janvier 1968.

«Combat», 12 mars 1973.

«Le Monde», 18 août 1970.

«Le Monde», 19 mai 1971.

«Express», 28 novembre 1970, p. 42.

«L’Humanité», 7 septembre 1973.

Напористость (итал.).

«Богиня чистоты»; «О, где я»; «О родина моя, меня ты больше не увидишь» (итал.). Начальные фразы популярных оперных арий.

Королева Мария (англ.).

Ничья земля (англ.). Здесь игра слов, основанная на том, что «man» по-английски и человек вообще и мужчина.

Общество вседозволенного (англ.).

Чужак (англ.).

Прекрасный Алексид (лат.).

Ангульван (Engoulvent) — по-французски «птица-козодой», происходит от старофранцузского «engouler», что значит «заглатывать» и «vent» — ветер.

Ацтека-магазин (амер.).

Честная игра (англ.).

Перевод Г. Плисецкого.

Я говорила вам о нем (англ.).

«Моя борьба» (нем.) — книга Гитлера.

Здесь: терпимость (лат.).

Очень важные лица (англ.).