Питер Мейл - Еще един год в Провансе

Мы понаблюдали за процессом мытья, перешли к следующей операции, которая называется broyage [98] Растирание (фр.). и в результате которой оливки превращаются в густую темную пасту.

— Вас, конечно, интересуют косточки, — подсказал мне Жан-Мари.

Да, конечно, косточки. Оказывается, они куда более полезны и важны, чем можно было бы подумать. Одно время некоторые производители решили выжимать масло из мякоти, лишенной косточек, полагая, что масло получится лучшего качества. Пошли на дополнительные затраты, на усложнение технологии, но выяснилось, что масло, отжатое из мякоти, лишенной косточек, быстро портится, горкнет. В косточках содержится естественный консервант.

— Господь лучше знает, — припечатал Жан-Мари.

Барабанные перепонки наши еще вибрировали от шума машин, когда мы вошли в контору предприятия. Там у барьера беседовали двое фермеров. Один из них, пожилой, отошедший от дел, зашел поинтересоваться, как дела.

— Alors , — обратился он к молодому коллеге, — çа coule? [99] Ну как, течет? (фр.)

Насколько я видел в цеху, масло бежало горным потоком, но признавать это, очевидно, не являлось хорошим тоном. Собеседник старика поморщился и вяло шевельнул рукой, как бы показывая, что могло быть и хуже.

— Eh , — проворчал он. — Quelques gouttes . Капли какие-то.

Вот так.

За конторским столом сидела улыбающаяся женщина. Я спросил ее, хорош ли в этом году урожай, и она кивнула, указав на высокую стеклянную бутыль с образцом масла, неразведенного aglandau . Я поднял бутыль, посмотрел на свет. Масло настолько густое, что казалось твердым.

— Это масло мсье Пинателя, — пояснила женщина. — Мы держим образцы раздельно. Я могу различить масло каждого. Не до дерева, конечно, но участок назову. Как вино.

Жан-Мари, пожалуй, единственный француз, работающий в священное время, отведенное для ланча. Его поджидали дела, и мы договорились, что я дождусь его в баре «Модерн» в Дабиссе.

Характер сельских баров в значительной мере определяется их местонахождением. Мне показалось, что голые стены и жесткие углы интерьера бара чем-то напоминают суровую природу и холмистый рельеф Верхнего Прованса. С каждым новым посетителем в помещение врывались порывы холодного ветра, тут же сменявшиеся горячими приветственными восклицаниями. Сельские труженики, всю жизнь проведшие под открытым небом, где часто приходится перекликаться через все поле под грохот тракторного движка, казалось, пользовались мегафонами. Их голоса наполняли зал, гулко отдавались от стен, смех казался раскатом летнего грома.

В тот день внимание мое привлекло разнообразие головных уборов, систематизировать которые можно было бы по возрастному признаку. Наиболее почтенный ветеран, согнувшийся над своим пастисом в уголке, не выпускавший из руки стакана, украсил голову чем-то напоминающим шлем русского танкиста из фильма о Второй мировой войне, каким-то брезентовым сооружением оливкового цвета с длинными ушами-лопухами, свисавшими вдоль его задубевших морщинистых щек. Народ помладше щеголял плоскими кепками, беретами или негритянскими шерстяными шапочками-подшлемниками всевозможной расцветки. Один из посетителей средних лет для верности поверх шерстяного колпака напялил кепку. Уступил современной моде лишь парень за стойкой, единственный представитель молодого поколения в баре. Он увенчал себя бейсболкой. На экране подвешенного на стенном кронштейне телевизора кривлялись под музыку какие-то инопланетяне, представители совершенно иного мира, но ими никто не интересовался. Между столами шныряла бесхозная шавка, клянча куски сахару. Я потягивал прохладное красное вино и поглядывал в окно. Небо на глазах потемнело, солнце съели тяжелые свинцовые тучи, деревья раскачивались на ветру. На холмы надвигалась непогода.

Оливье передал меня мсье Пинателю, встретившему нас у входа в старый каменный амбар. Пинатель оторвался от созерцания помрачневшего неба, протянул мне руку для рукопожатия, шершавостью похожую на грубую наждачную бумагу, и пригласил в свой фургон. Узкая грунтовая дорога вела мимо странно декорированных яблонь. Ряды деревьев, лишенных листьев, укрывала грубая мелкоячеистая сеть. Издали казалось, что кто-то немалых размеров решил завернуть сад в подарочную обертку, но отвлекся, перед тем как обтянуть подарок яркой ленточкой.

— Сетка против града, — пояснил мсье Пинатель. — Без сетки яблок не останется, — хмыкнул он. — Страховка. Слава богу, не надо оливы укрывать.