Лиана Мориарти: Что забыла Алиса

— Ну вот… — голосом смертельно раненного произнес он. — Единственная чистая рубашка.

С этими словами он схватил несчастный бутерброд и приклеил его ко лбу.

— А вот и нет! — ответила Алиса. — Пока ты вчера играл в сквош, я сходила в прачечную.

У них пока не было стиральной машины, и все белье они отдавали в прачечную на своей же улице. Ник оторвал хлеб ото лба: «Да ну?» Она ответила: «Ну да!» И он, аккуратно обойдя банки с краской, подошел к ней, взял ее лицо в ладони и наградил долгим, нежным поцелуем, отдававшим арахисовым маслом.

Но сегодня утром было по-другому. Тот завтрак был несколько недель или, может, месяцев тому назад. Кухню они докрасили. К тому же тогда она не была беременна, если пила кофе.

Несколько раз подряд, когда они вдруг вознамерились вести здоровый образ жизни, на завтрак у них был йогурт с фруктами. Когда это было? Этот сдвиг закончился очень быстро, хотя начинали они с превеликим энтузиазмом.

Бывало, что она завтракала в одиночестве — когда Ник уезжал по работе. Она жевала свой тост, лежа в постели, романтически скучая по нему, как будто он был солдатом или матросом. Так с удовольствием ощущаешь чувство голода в предвкушении сытного обеда.

Иногда за завтраком они ссорились, и довольно сильно — так, что искажались злобой лица, гневно блестели глаза, хлопали двери. Из-за того, например, что в холодильнике не оказывалось молока. Тогда все проходило не так благостно.

Тот завтрак совершенно точно был в другой день. Она припомнила, что они в тот же вечер простили друг друга, когда сидели на представлении какой-то нудной и длинной постмодернистской пьесы, в которой сестра Ника играла крошечную роль и в которой ни он, ни она ничего не поняли. «Кстати, я тебя прощаю», — шепнул Ник ей на ухо, и она шепнула в ответ: «Нет уж, это я тебя прощаю!» А женщина, которая сидела перед ним, обернулась и по-учительски строго прошипела: «Прекратите сейчас же!» Их обуял такой дикий хохот, что пришлось выбираться из зала, натыкаясь на колени соседей, и после спектакля объясняться с сердитой сестрой.

Однажды за завтраком она, дурачась, стала вслух зачитывать из книжки имена для детей, а он, также дурачась, отвечал «да» или «нет». Это было, наоборот, благостно, потому что тогда они веселились от души.

— Не верю, что нам самим разрешат дать человеку имя, — говорил тогда Ник. — Это может сделать только какой-нибудь царь земли.

— Ну или царица, — откликнулась Алиса.

— Нет, женщине ни за что не разрешат давать человеку имя, — возражал Ник. — Ясно же.

Так, значит, это тогда и случилось? Нет… Не тогда. Не в то утро.

Что было сегодня на завтрак, она понятия не имела и призналась «Клуни»:

— Я сказала про тост с арахисовым маслом, потому что обычно завтракаю так. Но, вообще-то, я совсем не помню, что ела.

— Не беда, — отозвался «Клуни». — Я и сам, пожалуй, этого не помню.

Ну и стоило так стараться, чтобы оценить ее психическое состояние? Этот «Клуни» вообще соображает, что делает?

— Может, и у вас сотрясение, — сказала Алиса.

«Клуни» принужденно рассмеялся. Видимо, ему все это наскучило. Может быть, он думал, что следующий вызов окажется куда интереснее. Наверное, ему нравилось ставить эти прибамбасы сердечного дефибриллятора. Алисе бы нравилось, если бы она работала санитаром.

Однажды в воскресенье, когда Ник страшно мучился после вчерашнего, она все старалась уговорить его пойти на пляж, а он лежал на кушетке, закрыв глаза и не обращая на нее никакого внимания. «Кажется, мы его теряем!» — сказала она тогда, потерла два шпателя друг о друга и, приложив их к его груди, завопила: «Разряд!» Ник послушно и очень похоже изобразил мышечный спазм. Но так и не соизволил пошевелиться, пока не услышал, как она воскликнула: «Он не дышит! Начинаем интубацию!» — и не попробовала всунуть ему в рот соломинку.

«Скорая» остановилась на светофоре, и Алиса чуть пошевелилась. Все тело страшно ныло. Она чувствовала себя до крайности усталой, но в то же время ее как будто подзуживало встать и приняться за какое-нибудь дело. Это, видимо, из-за беременности. Все говорят, что тело становится как чужое.

Она опустила подбородок, чтобы еще раз взглянуть на те странные вещи, что были на ней надеты. Да, такое она ни за что бы не выбрала. Она никогда не носила ни желтого, ни топов в обтяжку. Противное чувство паники шевельнулось снова, и она посмотрела сначала в сторону, а потом перевела глаза на потолок машины.

Дело было вот в чем: что она ела накануне вечером, тоже никак не вспоминалось.