Лиана Мориарти - Что забыла Алиса

На днях вы сказали, что ощущение бессмысленности — это признак депрессии, но, понимаете ли, у меня нет никакой депрессии, потому что я ясно вижу, зачем это все. Деньги — вот зачем.

После того как я ответила на звонок Джейн, телефон тут же зазвонил снова. Скорее всего, это была опять она, подумала, что разговор прервался, и я отключила телефон прямо на середине звонка. Мужчина, проходивший мимо, заметил: «Иногда кажется, нам всем было бы куда лучше без этих штук!» — и я с энтузиазмом отозвалась: «Вот именно!» Я никогда в жизни не говорила «Вот именно!». Это выражение пришло мне в голову ни с того ни с сего. На нашей следующей сессии я обязательно воспользуюсь им и посмотрю, моргнете ли вы. А он продолжил: «Поздравляю, поздравляю. Я много раз бывал на таких занятиях, но ваша лекция оказалась самой полезной и доходчивой».

Он заигрывал со мной. Такое иногда бывает. Это безотказный эффект микрофона и ярких огней. Смешно! Я всегда думаю: ведь каждому мужчине должно быть с первого взгляда понятно, что никакой сексуальности во мне нет и в помине. Я ощущаю себя этаким сухофруктом. Да я сухофрукт и есть. Я — сушеный абрикос. Не вкусный, сочный, мягкий плод, а жесткий, сморщенный, безвкусный сушеный абрикос, о который зубы обломаешь.

Я несколько раз вдохнула бодрящего кондиционированного воздуха и снова прикрепила микрофон к лацкану жакета. Я так боялась возвращаться на сцену, что меня в буквальном смысле слова колотило. Доктор Ходжес, по-моему, сегодня вечером я могу несколько расклеиться. На следующей встрече мы можем поговорить об этом.

Впрочем, не исключено, что временное помешательство — лишь отговорка для прикрытия неприглядного поведения. Наверное, мне просто стыдно сознаться, что кто-то позвонил мне, сказал, что с сестрой произошел несчастный случай, а я прервала разговор. Для вас я делаю из себя подарочный вариант. Хочу казаться несчастней всех на свете, чтобы вы почувствовали, что можете быть мне полезны, но в то же время я хочу, чтобы вы, доктор Ходжес, считали меня хорошим человеком. Хорошим и несчастным.

Тогда я, как рок-звезда, взошла на сцену, заговорила о «визуализации плана» и была, что называется, в ударе. Заставляла всех смеяться, выкрикивать ответы, соревнуясь друг с другом, и все время, пока мы визуализировали план, я визуализировала свою младшую сестру.

Я думала о том, что травмы головы могут быть очень серьезными.

Думала, что Ник в отъезде и что, вообще-то, Джейн не обязана была этого делать.

А потом я подумала: Алиса носила Мадисон в 1998 году.

Ник не ждал в больнице с цветами. Алису там никто не ждал, и она почувствовала себя чуть-чуть героиней.

Санитары вдруг бесследно исчезли, как будто их и не было. Она не помнила, чтобы они с ней попрощались, поэтому и не сумела сказать «спасибо».

В больнице было то очень оживленно, то совсем тихо, когда надо было лежать на носилках в пустой комнатушке размером с коробку и смотреть в потолок.

Пришел врач, посветил крошечным фонариком ей в глаза и попросил проследить, как он двигает пальцами туда и обратно. Сестра с неправдоподобно зелеными глазами, точно под цвет больничного костюма, стояла у нее в ногах, держала планшет с листом бумаги и расспрашивала о страховке, об аллергиях и прочем в том же роде. Алиса похвалила эту яркую зелень, услышала в ответ, что это цветные линзы, произнесла «А-а…» и почувствовала себя одураченной.

Пакет со льдом приладили к тому, что зеленоглазая сестра назвала «страусиным яйцом» у Алисы на затылке, ей дали две обезболивающие таблетки в крошечной пластиковой чашке, но Алиса сказала, что ей не так уж больно и что она не хотела бы ничего принимать, потому что ждет ребенка.

Ее все расспрашивали и расспрашивали, голосами чересчур громкими, будто во сне, хотя она и смотрела прямо на них. Помнит ли она, что упала? Помнит ли, что ее везли в «скорой»? Знает ли, какой сегодня день недели? А число, год?

— Девяносто восьмой? — Изможденная женщина-врач озадаченно посмотрела на нее сквозь очки в красной пластиковой оправе. — А вы уверены?

— Да, уверена. Мне поставили срок — восьмое августа девяносто девятого года. Восемь-восемь, девять-девять. Легко запомнить.

— Сейчас, знаете ли, год две тысячи восьмой, — сказала врач.

— Такого не может быть, — вежливо возразила Алиса.

Неужели эта женщина — из тех умнейших людей, которые никакого внимания не обращают на обыденность? Хотя бы на те же даты.

— Почему же?