Владимир Масян - Игра в расшибного

— Мы по дороге сюда три банки Вахтангу в ларёк забросили, — сказал братьям Котька. — Лодку ставить будете, спросите, нет ли раков у кого. Чухонцы грозились сетки поднимать на Карамане.

— Эти задарма не дадут, — уверенно заявил Валерка. — Сами сварят и у того же Вахтанга на пиво обменяют.

Он разохотился ещё что-то сказать, но Котька бесцеремонно перебил его, обращаясь только к Владимиру:

— У них за старшего Павлик из парковских, которого мы на майской демонстрации от Лёнькиных бакланов отбили. Скажи, для Карякина, он завсегда даст.

— Знам мы твоего Павлика, косорылого, — обиделся Валерка и оттолкнул гулянку от причала. Закричал на байдарочников: — Погодь под нос нырять! Успеете потопнуть!

— Сделаем, — спокойно пробасил Володька и полез на корму заводить движок.

А на бетонке народу только прибавлялось. Уже оккупировали и парапет, и заброшенные сливные трубы, и кучи неиспользованной щебёнки, и железную крышу оставленного строителями навеса для мешков с цементом, и даже плавающую у берега пустую цистерну, когда-то служившую понтоном под рукавами ненасытного земснаряда. Их не смущали ни поднявшаяся над улицами города пыль, ни сменившая жару разряженная духота, ни наползавшая с юга чернота, уже явно сыпавшая по краям размытыми полосами дождь. Редкие дуновения упругого ветра встречались с облегчением и надеждой на близкую прохладу. Под нараставшее урчание в небесах грозу ждали с радостью.

Но Котька видел, как со стороны Алтынной горы наползала на город ещё одна иссиня-чёрная туча, которая закрывала собой весь небосвод. В кромешной темноте пока ещё голубыми искрами мелькали далёкие молнии, но, приглядевшись, можно было различить их длинные кустистые хвосты. И раскаты грома обманно рассыпались по-над Волгой. На самом деле бухало над горами, и не летняя гроза, а буря приближалась к Саратову.

У пивного ларька длиннющая очередь: в её полупьяном гомоне и вовсе никто не слышит, что делается в небесной канцелярии. Потное, красное лицо Вахтанга выражает полнейшее безразличие к толчее у окошка. Заученным движением подставляет он пивные кружки под тугую струю, с пеной и воздухом бьющую из крана так, что трудно различить, сколько вожделенного напитка попадает в посуду. Принимает мелочь, сует кружки в протянутые руки, и то и дело вытирает свои о белый, давно не стираный, распахнутый на волосатой груди, халат.

— Вах, дарагой! — закатывает он глаза перед тем, кто пытается возразить ему, — Нэ нравится, нэ пей, отдай другому. Вот тваи дэньги!

Утром Котька вместе с трёхлитровыми банками передал Вахтангу объёмный свёрток с вяленой рыбой и теперь смело стучит в дверь ларька:

— Открой, геноцвали, я банки заберу!

— Нэ запэрто, дарагой! — узнаёт его голос Вахтанг. — Для тэбя, Костя-батон, всегда пажалста!

Вера с Милкой на подхвате: распределяют наполненные под крышки банки по авоськам. Мужики вокруг завистливо и сердито ропщут.

— Глядите, как они на нас зыркают, — смущённо говорит Вера, — будто мы у них отнимаем.

— Так и есть, — посмеивается Котька. — Пиво того и гляди, кончится, потому добрые люди о себе с утра заботятся. Но скоро дождь всех разгонит!

— Как же! Этим хоть потоп, пока всё не высосут, не разойдутся, — Милка нарочно с грозным видом устремляется через толпу, и мужики нехотя уступают ей дорогу.

— Не баба, а ледокол «Ленин», — слышится за её спиной. — Баба что мешок, что положишь, то и несёт.

Но стоило Людмиле обернуться, болтливые прикусили языки, полезли, толкаясь, вперёд.

На повороте в их Пролетарский тупик шедший впереди Котька чуть не столкнулся с пожилым мужчиной, одетым не по моде в белую косоворотку навыпуск, подпоясанную узким ремешком, и синие офицерские галифе. На ногах сверкали начищенные хромовые сапоги.

— Извиняюсь, — тихо проговорил старик и отступил в сторону. На Котьку глянули и спрятались под густыми бровями глаза с удивительно пронзительным взглядом.

Карякин узнал его. Чудаковатый старик был отцом нынешнего хозяина «замка», молодого секретаря горкома партии Леонида Савёловича Трофимова. Имя самого старика выговаривалось нынешним поколением с трудом — Савёл Фотиевич. Да и внешность его, как и одеяние, была необыкновенной: мощный бритый череп слегка наклонен вперёд, словно нацелен на удар головой; лицо худощавое, если не сказать — измождённое, с глубоким шрамом, как от удара шашкой, через всю правою щёку, надбровье и лобную кость. Даже веко казалось сшитым, и чудо, что после такого ранения уцелел глаз.