Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 10

Несмотря на то, что отношение Тихомирова к социализму было иным, чем у Леонтьева, он практически повторил рассуждения своего старшего друга, считавшего, что революционные учения появились «несомненно как реакция против либерализма, которому на экономической почве всегда соответствует бессовестное господство денег…». Причем Леонтьев шел в своих рассуждениях еще дальше, предупреждая о неизбежной трансформации социализма на русской почве: «То, что теперь — крайняя революция, станет тогда охранением, орудием строгого принуждения, дисциплиной, отчасти даже и рабством… Социализм есть феодализм будущего… в сущности, либерализм есть, несомненно, разрушение, а социализм может стать и созиданием». Он допускал, что на первых порах наибольшее распространение получат именно разрушительные лозунги — «сначала анархия, организация — позднее; она придет сама собою», но не сомневался, что русские социалисты станут последовательными государственниками. Во главе будущего социалистического государства Леонтьев видел вождя, который сумеет восстановить утраченную дисциплину. Он считал, что будет создан «социалистический феодализм» с подчинением отдельных индивидуумов мелким и крупным организациям («общинам»), а самих «общин» — государству. Предполагалась даже возможность «закрепощения» отдельных лиц в виде их «прикрепления» к различным учреждениям или же другим лицам, стоящим высоко по служебной лестнице. В качестве антипода этому деспотическому обществу Леонтьев видел некую «все-Америку», обобщенный космополитический символ. «Я когда думаю о России будущей, то я как непременное условие ставлю появление именно таких мыслителей и вождей, которые сумеют к делу приложить тот род ненависти к этой все-Америке, которою я теперь почти одиноко и в глубине сердца моего бессильно пылаю! Чувство мое пророчит мне, что славянский православный царь возьмет когда-нибудь в руки социалистическое движение (так, как Константин Византийский взял в руки движение религиозное) и с благословения Церкви учредит социалистическую форму жизни на место буржуазно-либеральной. И будет этот социализм новым и суровым трояким рабством: общинам, Церкви и Царю. И вся Америка эта… к черту!».

При всей уязвимости исторических параллелей можно отметить, что Леонтьев сумел более четко, чем другие консерваторы, предсказать судьбу России. После окончания Второй мировой войны СССР отдаленно напоминал смоделированное им общество. И. В. Сталин предоставил еще недавно гонимой православной церкви определенное место в государственной системе. Народ был подчинен общинам (в виде колхозов) и правящей партии, построенной по иерархическому принципу на основе строгой дисциплины. Все это существовало на фоне растущего противостояния советской страны и капиталистической Америки. В то же время народ, победивший в тяжелейшей войне с врагом, грозившим «не оставить камня на камне и опустошить всю страну», испытывал законную гордость за свою родину. Странно, что при обилии параллелей между Данилевским и Сталиным долгие годы никто не попытался серьезно провести параллель между прогнозами Леонтьева и сталинской державой. Подобные вопросы, несомненно, требуют глубокого анализа и специального исследования.

Леонтьев не сомневался в реальности осуществления социалистической программы в России: «социализм (т. е. глубокий и отчасти насильственный экономический… переворот) теперь, видимо, неотвратим… Жизнь этих новых людей должна быть гораздо тяжелее, болезненнее жизни хороших, добросовестных монахов в строгих монастырях (например, на Афоне). А эта жизнь для знакомого с ней очень тяжела… Но у афонского киновиата есть одна твердая и ясная утешительная мысль, есть спасительная нить… загробное блаженство . Будет ли эта мысль утешительна для людей предполагаемых экономических общежитий, этого мы не знаем».

Считая, что популярности социализма способствует его мессианский налет и вселенский оттенок, Леонтьев утверждал, что в России социализм приобретет религиозные и жертвенные черты. В этом утверждении он был не одинок. Определенный псевдорелигиозный налет видели в социализме Данилевский и Тихомиров. Данилевский подчеркивал, что если на Западе материалистические и атеистические учения носили научный характер, то в России в силу особенностей культурно-исторического типа они приобретали мессианскую окраску, порождая своих мучеников за идею, своих «апостолов» и «проповедников». По Тихомирову, обожествление материальных сил могло привести к появлению «через 100–200 лет алтарей… Маркса и Энгельса в новом социалистическом язычестве производительных сил природы».