Аарон Аппельфельд - Цветы тьмы

– Почему ты не читаешь? – уколола она его, сама не желая того.

– Мне трудно сосредоточиться, – не стал скрывать он.

– А ты пробовал?

– Даже не пробовал.

– Евреи любят читать, разве не так?

– Папу и маму было прямо-таки не оторвать от чтения.

– Мой дедушка был священником. Он говаривал: „Учитесь у евреев, они народ Книги. Не бывает еврейского дома без библиотеки“.

– У нас большая библиотека, – к нему на мгновение вернулась гордость прошлых дней.

– И что случилось с книгами?

– Дома нет никого.

Наша разговаривает медленно, слушает внимательно и тщательно выбирает слова. Ее взгляд сосредоточен, чтобы не упустить ни движения, ни звука. Иногда Хуго кажется, что она расставляет вокруг него ловушки, чтобы он попался в них или упал.

Он старается изучить движения ее тела, вслушивается в ритм речи, но его усилия не ведут ни к чему, кроме как к следующему заключению: „Наша странное существо. Кто знает, что за тайну она хранит в своей душе“.

– Тебе не тяжело жить в этом чулане? – снова удивила она его.

– Я привык.

– Ты сильный парнишка.

– Я еще ничего такого не сделал, чтобы меня так называть.

– Сделал, сделал.

Каждый день она оставляет ему нагруженное неявным смыслом слово или непонятную фразу. Хуго запоминает их и долгое время перекатывает в уме туда-сюда, пока не устанет.

Хуго уже заметил, что Наша не говорит о своих родителях или сестрах. Несколько раз она упомянула о дедушке, и было понятно, что ее привязанность к нему была долгой и сильной. При каждом упоминании его имени она прибавляет: „Да простит он меня“.

Из-за постоянного прислушивания к Наше и наблюдения за ней стерлись черты Марьяниного лица, но не запах ее тела. Ночью он увидел ее посреди цветочного луга, пьяную и веселую, она поднимала руки к небу и громко благодарила: „Спасибо Богу, что освободил меня из тюрьмы. Теперь Марьяна принадлежит самой себе, только себе, и никто не прикажет ей, что делать“. И тут же она упала на колени, сложила ладони, закрыла глаза, перекрестилась и стала молиться.

Пока она молилась, появилась мама. На ней было длинное пальто, из-за которого она казалась ниже ростом, лицо ее было белым и изнуренным. Она понаблюдала за Марьяниной молитвой, затем опустилась на колени рядом с ней и ожидала, пока та кончит молиться. Когда она закончила, мама спросила ее:

– Марьяна, что ты тут делаешь?

Услышав этот вопрос, Марьяна съежилась и сказала:

– Я не виновата, что меня уволили.

– А где Хуго?

– Не беспокойся, он в хороших руках, лучших, чем мои.

– Все еще ищут евреев?

– Сейчас доносчики рыщут по всем закоулкам. Им платят за каждого еврея.

– Я вижу, евреи – товар, пользующийся спросом. Как Хуго себя чувствует?

– Он очень подрос с тех пор, как ты оставила его. Он теперь во всех смыслах юноша, в которого легко влюбиться.

– Боже милостивый! – не сдержалась мама.

– О чем ты беспокоишься? Школа жизни – это такое заведение, которым не следует пренебрегать.

Сон прервался, и Хуго пробудился. В отличие от Марьяны Наша умеет организовывать свою жизнь. После ночи, проведенной с гостями, она спит часов до трех дня. После этого прибирает в комнате, моется, натирается ароматическими мазями, и когда она появляется ближе к вечеру, выглядит спокойной и ни на что не жалуется. Иногда Хуго замечает на ее лице недовольные морщинки или улыбку, отмеченную сдерживаемой болью, но большей частью она спокойна или безразлична. В отличие от Марьяны она не обнимает и не целует его, не осыпает похвалами и не называет ласковыми именами.

Иногда она просит Хуго вымыть пол и убрать в ванной. Комната, которую он продолжает называть Марьяниной, изменилась до неузнаваемости. Теперь здесь нет картинок, нет бутылочек на комоде и на тумбочках и нет маленьких примет не слишком добросовестной уборки.

В те короткие минуты, что Хуго проводит в Марьяниной комнате уже не как гость, а как прислужник, в его памяти встают открытое Марьянино лицо и проведенные бок о бок с ней ночи. Острая тоска переполняет его. Накануне Наша сказала ему:

– Ты должен прибраться в чулане. Нельзя жить в таком беспорядке.

В основном в чулане Марьянина одежда: халаты, платья, блузки, туфли, корсеты, лифчики и шелковые чулки. Марьянины вещи – это тоже Марьяна. В негустой темноте чулана они продолжают дышать и без нее.

Каждый предмет одежды придавал ей иную форму. Цветастые платья и блузки освещали ее лицо и пробуждали в ней радость, а черные и серые – добавляли угрюмости к той, что уже гнездилась в ней. Не раз она жаловалась на тесные ей корсеты и лифчики. Шелковый чулок она натягивала, вытянув ногу вперед – движение, которое он полюбил с первого раза, как увидел его. Есть одежда, которую она долго не использовала, и запахи улетучились из них, но большинство вещей хранят ее запахи. Хуго подносит их к своим ноздрям, и Марьяна словно оживает. Он долго сидел и разбирал вещи. Был бы шкаф, Хуго разложил бы их по полкам, но раз уж его не было, то он складывал на скамью.