Тим Лотт - Блю из Уайт-сити

Викарий заговорил, начав обряд бракосочетания с потока избитых фраз, затасканность которых подчеркивает одновременно их принадлежность жизни и бестелесность.

— Дорогие мои, мы собрались здесь сегодня…

Дорогие мои. К кому он обращается? К нам? К пастве? Он что, любит паству? Это глупо. Или он имеет в виду, что они нам дорогие? Почему я об этом думаю? Это же просто обряд. Моя будущая жена смотрит на меня из-под вуали. Ее решительность испарилась, и я замечаю нечто, чего раньше не видел: робость, страх, окутавший ее туманом. Я замечаю, что она дрожит, и протягиваю руку, чтобы успокоить ее. Она дрожит, как от холода. На меня опускается какой-то мрак.

Сквозь этот мрак я различаю голос викария, он спрашивает, не знает ли кто-либо из присутствующих причину, по которой эта пара не может быть соединена браком, и, к своему изумлению, слышу, собственный голос: «Я знаю такую причину».

Причина в том, что этот брак — прыжок в неизвестность, и у него слишком мало шансов на успех.

Причина в том, что я с таким же успехом мог жениться на дюжине других женщин, и еще смогу это сделать в будущем, и сегодняшнее собрание — результат случайного стечения обстоятельств, паники и затянувшегося блуждания в потемках.

Причина в том, что женщина, стоящая рядом со мной, — не совершенное существо в облегающем белом платье, она так же, как все, испугана, потеряна и так же дрожит, и мы оба двигаемся наугад в потемках.

Причина в том, что я не хочу, чтобы моей свободой понукала чужая воля.

Причина в том, что я хочу, чтобы все оставалось неизменным, я хочу спрятаться под одеялом своего прошлого, я не хочу меняться.

Причина в том, что я глуп, и я не знаю, как сделать счастливым самого себя, не говоря уже о другом человеке.

Причина в том, что все это было шуткой, поводом собраться и выпить, но вдруг преобразилось и стало слишком реальным.

Причина в том, что я хочу, чтобы меня оставили в покое, я хочу развлекаться, встречаться с друзьями, высмеивать женщин, и чтобы жизнь никогда не менялась, чтобы она всегда оставалась шуткой, игрой, в которой цель оправдывает любые средства.

Причина в том, что я боюсь.

Я слышу этот голос, но ничего не произношу, потому что он звучит внутри меня, потому что все зашло слишком далеко и потому что, потому что, потому что…

Я хочу, чтобы все поскорее закончилось.

Я хочу, чтобы все осталось позади, неважно, какой ценой.

Викарий улыбается и спрашивает меня:

— Согласны ли вы взять эту женщину в жены?

На удивление, голос мой звучит твердо и уверенно, без тени сомнения:

— Да, согласен.

— А вы, Вероника Тери, согласны ли взять этого человека в законные мужья?

Вероника тоже отвечает согласием, и викарий произносит какие-то слова о сочетании нас законным браком, мы целуемся, и в этот самый момент — как по писаному — я преображаюсь в мгновение ока.

Мы гуляем долго и весело в зале над «Буш-Рейнджерс», я танцую с мамой, с отцом Вероники, и все смеются, кричат, танцуют, произносят глупые тосты.

А потом мы едем ко мне домой, чтобы переодеться перед свадебным путешествием, Вероника сидит рядом. Мы оба немного выпили и смеемся без всякого повода. Шатаясь, поднимаемся по лестнице, а затем я, к своему удивлению, переношу ее на руках через порог. Я смотрю на Веронику и понимаю, что не любил бы ее так сильно, нет, любил бы ее по-другому, не пройди мы сегодня через все это.

Утрачена ли моя свобода? А что это, мать вашу, такое? Маленький отрезок жизни между детством и женитьбой. Ее значение сильно преувеличено. Ты приходишь к женитьбе, когда понимаешь, что жизнь выходит за рамки твоего «я».

Неужели это мои мысли? Или просто мне положено так думать?

Я жду Веронику, она в ванной. Последние приготовления перед нашей поездкой на затерянный в Эгейском море остров. Мне легко и весело, и нет больше этого подвешенного состояния, я чувствую связь не только с прошлым, но и с будущим и настоящим. Я знаю, что меня ждут неудачи и проблемы, как и раньше, но это будут другие проблемы — передо мной перспектива совершенно новых ошибок, размолвок и примирений в еще неизведанной любви.

Слышу, как Вероника копошится в ванной, мне уже надоело ждать. Я засовываю руку в карман. Там что-то гладкое, шуршащее.

Это подарок, который Колин отдал мне на ступенях церкви. Я механически срываю блестящую бумагу, она без рисунка, просто красная блестящая бумага. Наверное, там какая-нибудь неудобоваримая цитата из Библии, или церковный календарь. Это какой-то листок бумаги, но старый, с потрепанными краями. Он сложен вчетверо и перевязан простой тесемкой.