Вера Кобец - Прощание

В жарких сумбурных молитвах я просила Всевышнего подарить густо усыпанному академической пылью преданному Эс недополученную им молодость. В том, что он не использовал ее во имя мое, винить некого: этого в просьбе не было.

Выздоровление шло тягуче и медленно. И все-таки каждый год я праздновала какую-нибудь победу. Пусть маленькую, но подлинную. Легче стало общаться с людьми, появилось умение с юмором относиться к своим неудачам. «Как тебе это удается?» — с удивлением пробурчала однажды Манька. «Что именно?» — «Всегда висеть на волоске, но сохранять при этом олимпийское спокойствие». Даже и олимпийское! Похоже, маска приклеилась крепко и, более того, была к лицу. Настолько, что неожиданно встреченный Алексей Мысин, с которым не виделись со студенческих дней, с ходу ударился в ностальгию и заявил, что, столкнув нас в доме, куда мы оба попали случайно, судьба подает нам сигнал, проигнорировать который было бы преступно. «Сейчас, сейчас, а не когда-нибудь», — восклицал он. А дело было в том, что бедолага Мысин только что развелся и с ужасом осознавал, как трудно будет одному. Значение нашего «романа» на втором курсе он явно преувеличивал. Но почва для сближения имелась. Намек на какое-то общее прошлое давал возможность перекинуть мостик через временной поток, протянуть через жизнь единую нить, обрести стержень. Формально мы продолжали жить в разных квартирах, фактически общий дом уже складывался. Кирпичик за кирпичиком. Мы играли в строителей, но строили по-настоящему. И вот тогда, да, именно тогда — через десять лет и семь месяцев после нашего расставания мне вдруг впервые приснился преданный Эс.

Я стояла в толпе. Не то в большом зале, не то на площади. Все мы чего-то ждали, и вдруг я не столько увидела, сколько почувствовала его присутствие. Поднимаясь на цыпочки (или подпрыгивая?), он взмывал над толпой и приветственно махал мне. К счастью, был далеко, и я сразу же отвернулась, сделала вид, что не заметила, — и сон растаял. Было уже светло, девять часов, пора вставать. «Надо же, что привидится, — хмыкнула я под душем, — кстати, надо сегодня зайти к Удальцову и сказать, что я думаю об этих новых министерских директивах».

Вторично он пришел буквально через несколько ночей. Комната. Я сидела и зашивала прореху на каком-то куске белой ткани. Зашивала старательно, но почему-то не получалось: ткань разъезжалась, и было страшно, что кто-то видит это и подсмеивается. Он подошел неслышно. Застенчивая плутоватая улыбка, такая, как в те времена, когда он еще не знал, получится у нас что-нибудь или нет, изредка думал «а вдруг?» и внутренне смеялся, оттого что никто не догадывается, какие странные, дерзкие и неприличные мысли посещают его во время научного заседания. Внутренний голос просигналил, что вступать в разговор с игривым Эс нельзя, но обижать его тоже не захотелось, и, подхватив шитье, я поспешно встала, сделала легкий приветственно-отстраняющий жест и вышла в ту дверь, через которую он только что вошел. Что было за ней? Какие-то серые сумерки. Я ни во что не всматривалась, но прежде чем проснуться, успела подумать: как правильно я поступила, это, конечно же, только сон, и все же не надо и тени контакта. Похвалив себя, я проснулась. На этот раз было еще темно. На часах половина шестого. Зыбко, сумерки.

Когда он пришел в третий раз — берег реки, плакучие ивы, сквозь ветки посверкивают его прикрытые толстыми стеклами очков глаза (этакий пятидесятилетний фавн, да и не пятьдесят ему, сообразила я, без труда справившись с простейшими арифметическими операциями), вопрос, заинтересовавший меня, был единственный: как это все получается. Я не видела человека больше десяти лет, он меня не волнует, не занимает, я никогда не вспоминаю о нем днем, а во сне — нате вам! — третий раз за две недели. Раздумывая над всем этим, я рассматривала песок, усеянный мелкими белыми речными ракушками, и почти не обращала внимания на круглое, наивно-простодушное, но отчетливо похотливое и подмаргивающее лицо, которое тянулось ко мне сквозь ветки и вместе с ветками. Все эти плакучие ивы были какой-то декорацией, легко перемещаемой им в мою сторону (на колесиках, что ли?). Впрочем, все эти трюки тоже были не интересны. Страха не было никакого, я знала, что смогу, как и в прошлый раз, улизнуть, не позволив коснуться себя ни рукой, ни словом. Ускользну. Пока я никак на него не прореагировала, он мне не опасен. Но как все-таки умудряется проникать в мои сны? Предположение, что обратился к знахарке и попросил приворотного зелья, решительно отпадало. С его-то рациональным умом! В свое время, поняв, что влюбился в меня сильнее, чем запланировал, он пошел прямо к врачу: «Доктор, сделайте так, чтобы эта женщина ушла из моих мыслей!» Такой поступок казался ему осмысленным и действительно дал результаты.