Вера Кобец - Прощание

«Правда? — говорю я, леденея. — Как трогательно! А вот у меня претензии есть!» Запоздавший на тридцать пять лет подростковый бунт накаляет провод и сотрясает стены. Тогда, в подростковом возрасте, организм вынес бы такие крики, не чихнув, но нынешний, не подростковый, с ходу идет вразнос. «Это серьезно, — предупреждает испуганный внутренний голос, — так нельзя, ты можешь убить ее, ты сама можешь не выдержать». Ну и пусть! В голове с оглушительным треском взрываются электрические разряды. Сейчас мозг лопнет, лопнет в самом прямом смысле слова. Но прежде я все же скажу и заставлю ее услышать. Пусть знает. У меня было право на жизнь. Его подло отняли. И отняла она, ее непонимание, что кто-то устроен иначе, а значит, просто не в состоянии дышать той смесью, которая для нее — чистый воздух. По ее милости я задыхалась, но теперь кончено, и я требую, да, я требую! Она в ответ тихо плачет. Плачет уже не впервые за эти последние месяцы. И все это безнадежно и совершенно непоправимо. А жизнь прошла. И другой, сколько ты ни проси, не будет. Жилы на шее отчаянно пульсируют, в висках стучит, ладони липкие от пота. Упасть головой на стол — и отключиться. Исчезнуть, не быть. Без всяких гамлетовских вопросов. Не быть — и все. Но тут же снова звонит телефон, и мгновенно вспыхивающая ненависть переносится на того гада, на сволочь, которая… «Алло!!!» — ору я. А в ответ едва слышный, словно осенние листья шуршащий женский голос: «Здравствуйте. Это говорит Аннелоре Ничке». Пожалуй, голос с того света удивил бы меньше. Ведь она почти год молчала. Я давно потеряла надежду. А добросовестная немецкая пчелка, оказывается, все это время помнила обо мне. На данный момент: с «Volk und Welt» сладить не удалось, и вообще у них собственные проблемы, но она, Аннелоре, предполагает, что можно договориться с издательством «Suhrkamp Verlag». Оно очень солидное, лучше, чем «Volk und Welt». Так что, возможно, все к лучшему. «Гарантий нет, но будем надеяться. Я отправила ваши рассказы Катарине Раабе, она их читает». Понятия не имею, кто эта Катарина, но — жизнь продолжается, мы еще повоюем, на Марсе будут цвести яблони и надо зайти к маме, посмотреть, как она.

Просыпаюсь в одиннадцать. Звонит Бреслер. Рассказываю о вчерашнем дне. Но он слушает плохо, а я вязну в ненужных подробностях и, что хуже всего, не могу найти слов, которые в состоянии передать цвет, нет, вкус надежды, родившейся в ответ на шелест Аннелоре Ничке. «Это было как в „Неоконченной“ Шуберта», — говорю я и сама чувствую, что фальшивлю. «Знаете, я давно собирался сказать вам: необходимо быть серьезнее», — с апломбом изрекает Бреслер. Господи, почему бы мне не послать его к черту? Боюсь остаться без контрамарок? Нет, тут другое. С кем еще я смогу играть роль утешительницы?

Звонит агент Вася. Не хочу ли взглянуть на одну квартирку? Хочу. И сразу после смотрин поеду на новоселье. «Логосы» осенью переехали в новое помещение и давно приглашают в гости.

«Квартирка» на 11-й линии. Чудесный дом, наискосок от Латвийского консульства. Легкое омерзение рождает двор, через который проходим к железобетонной, словно в каптерку ведущей двери. Квартира, наоборот, хороша. Высокие потолки!!! Просторный холл, широкий коридор. Маленькие, почти подслеповатые окна не только не пугают, но даже придают свой шарм. Эта квартира может стать убежищем и настоящим домом. (Нереально, конечно, но почему бы не помечтать?)

А вот издательство «Логос» въехало в шестикомнатную квартиру, что была чьим-то домом когда-то, давным-давно. Потом здесь поселился коммунальный быт. «Дом» разрушался постепенно и попал в лапы запустения и алкоголиков, наверное, лет пятнадцать-двадцать назад. Теперь здесь все отремонтировано и очень разумно устроено. Но петербургский дух выветрен окончательно. Вместо него приятная деловая атмосфера достойного предприятия, которое будет уместно в любой точке земного шара. Данное предприятие выпускает хорошие книги. Это большая редкость, чтобы издательство стремилось выпускать исключительно только хорошие книги. Так чего же мне не хватает — аромата тринадцатого года? Ничего, тринадцатый год совсем скоро. Еще несколько лет — и вот он. Дожить? Уклониться от встречи? Решать, скорее всего, не мне.

Несколько лет назад в «Логосе» выпустили мою первую книгу. Она прошла незамеченной. Правда, чуть было не дали премию и чуть было не перевели на немецкий. Но «чуть» не считается. Издательство держит меня в поле зрения, на большее я и претендовать не могу. Еще год-другой — и всем станет ясно, что я — Сарафанов, Бланш Дюбуа и Жюль Сандо в одном лице. Впрочем, Сандо тут ни причем. Он, правда, не написал почти ничего, кроме воспоминаний. Но в отличие от своей знаменитой подруги не провалился на выборах в Академию. Так что в ряды неудачников вписывается с трудом.