Филипп Майер - Сын

Примерно в то же время судья Блэк сообщил, что мой отец погиб. Где-то на границе, в отряде рейнджеров. Женщина, которая называла себя его вдовой, узнала из газет о моем освобождении, написала судье и предложила отправить меня к ней.

Говорят, когда мой отец вернулся и увидел, что его дом сожжен, а родные убиты или угнаны в рабство, он записался в рейнджеры и даже умудрялся уцелеть целых два года, но на третий его убили. В те дни техасские рейнджеры теряли до половины отряда за каждый рейд; их могилы по всему штату, часто по трое-четверо в одной яме. Отца убили мексиканцы. Вот все, что было известно.

Я взял лук, надел брюки, которые купил для меня судья, чтобы меня не приняли за индейца, и пошел прогуляться к реке. Думал, буду горько рыдать, но ничего не вышло, и еще я никак не мог сообразить, предаю я таким образом Тошавея или нет, а потом решил не морочить себе голову этим. Ночью мне приснилось, что мы с отцом стоим перед нашим старым домом.

— Ты бы не смог нас догнать, — говорил я ему. — Никто бы не смог.

А потом он пропал, а я так и не понял, кого пытался убедить — его или самого себя.

Судья говорил, что все в порядке, но я понимал, что вношу смятение в его семью, потому что его дочери раскрашивали лица и носились по дому с боевым улюлюканьем.

Супруга судьи подозревала, что без моего влияния не обошлось. Она была из тех, кто любит спасать людей, но у нее было столько правил, что я просто не в состоянии был уследить за всеми.

После завтрака я уходил к реке, высматривая, что бы такого подстрелить. Судья взял с меня слово, что буду носить одежду бледнолицых. Он боялся, что меня случайно прибьет кто-нибудь из горожан.

Я старался не охотиться на птиц, которые нравились жене судьи. Однажды принес на кухню четырех уток и фазана.

— Отличный выдался денек, как я погляжу. — Судья сидел с книжкой на террасе.

— Да, сэр.

— Тебе было бы нелегко привыкнуть к школе, а?

Я кивнул.

— Вот интересно, как быстро белые дети усваивают повадки индейцев, а маленькие индейцы, воспитанные в семьях белых, так и остаются дикарями. Ну, ты-то, конечно, не ребенок.

— Нет, сэр.

— Индейцы, конечно, ближе к природе, к самому духу ее. Это несомненно. — Он захлопнул книгу. — Но к сожалению, для такой жизни не остается места, Илай. Твои и мои предки стали отдаляться от природы в тот самый момент, когда бросили в землю первое зерно и прекратили мигрировать, как другие животные. Обратного пути у нас нет.

— Не думаю, что пойду в школу, — ответил я.

— Ну, если останешься здесь, то в какой-то момент тебе придется это сделать. Особенно если будешь жить под крылом моей супруги. Здесь не принято спать под одной крышей с дикими индейцами.

Я хотел сказать, что у меня в поясе спрятаны два скальпа, что я охотник, следопыт и наездник — лучше любого бледнолицего в этом городишке. Что за идиотская мысль отправлять меня в школу вместе с детишками. Но вместо этого сказал:

— Знаете, наверное, мне надо проведать новую жену моего отца.

Она жила в Бастропе, там всегда неспокойно.

— Не торопись, — попросил судья. — Мне с тобой нравится. Но даже там, если ты намерен строить собственное будущее, придется получать образование, насколько болезненным это ни покажется.

— Я мог бы прямо сейчас записаться в рейнджеры, — возразил я.

— Верно. Но мне кажется, ты хотел бы большего, чем провести жизнь среди бандитов и наемников.

Меня это задело, но я промолчал. Попытался представить, что же такое он обо мне думает, для чего нужно образование. Да нет, просто бледнолицые помешаны на своих правилах. Но они побеждают. И сам я тоже белый.

Негр-слуга принес нам холодного чаю.

— Кое-что не дает мне покоя, — задумчиво проговорил судья. — Эта Ингрид Гетц, с ней ведь обходились точно так же, как с остальными пленницами, верно?

— С ней обходились ровно так, как вы думаете.

— То есть ты выдумал эту историю, чтобы защитить ее?

— Да.

Он кивнул.

— Рад признать, что жизнь с дикарями не лишила вас человечности, мистер МакКаллоу.

— Благодарю вас, сэр.

— И еще одно. Пропала любимая персидская кошечка моей супруги, и она беспокоится, что ты можешь иметь к этому отношение.

— Абсолютно никакого.

— А как вообще индейцы относятся к кошкам?

— Ни разу ни одной не видел. Вот собак много, да.

— Они ведь едят собак?

— Это шошоны, — возразил я. — У команчей собаки и койоты — священные животные. За подобное ты будешь проклят.

— Но людей-то они время от времени едят?