Филипп Майер - Сын

Ночью, несмотря на легкий ветерок, гулявший по всему дому, было очень жарко и душно, я задыхался в постели, вышел и устроился спать во дворе. А Желтые Волосы тем временем успела растрезвонить всем, что она родом из немецкого аристократического семейства, но, поскольку их всех убили, нет возможности это подтвердить. Она определенно врала, потому что я знал, где они жили, и остальные тоже сомневались, но не решались высказать это вслух. Они никогда не видели, чтобы девица вернулась от индейцев в таком приличном состоянии. Дареному коню в зубы не смотрят.

Вскоре судья устроил барбекю для важных шишек города и пригласил репортеров с Востока. Меня попросили одеться по-индейски и показать что-нибудь эдакое. То, что умеют индейцы, по большей части в цирке не покажешь: как выслеживать дичь, к примеру, или угадать настроение человека по его следам. Поэтому я попросил коня, пронесся галопом несколько кругов по заднему двору, выпустив несколько стрел в тюк соломы. Судья сначала предложил стрелять в деревяшку, но об этом и речи не шло, так можно попортить стрелы, а их, как и лук, сделал для меня сам Дедушка, и я не собирался рисковать такими ценными вещами — разве только по живой мишени. Я гарцевал верхом, а публика выбирала для меня цели. Судья показал на белку в ветвях дуба, и я легко сбил ее с ветки, а следом еще и голубя. Зеваки аплодировали. Неподалеку в траве я приметил черный глаз, кроличий, и пустил в него стрелу. Репортерам стало дурно, когда кролик взвизгнул и перекувыркнулся в воздухе, но судья расхохотался и сказал: «А у этого парня отличное зрение, а?» Жена строго глянула на него, и он тут же объявил, что представление окончено. Негры придушили кролика до конца и утоптали дерн на газоне.

Мы пили чай, и тут они начали расспрашивать меня про Желтые Волосы, то есть Ингрид Гетц, они так ее называли. Во время моего выступления она заявила, что ей нездоровится, и ее отвезли домой на плантацию. Я-то понимал, в чем дело.

Судья, сидевший ближе всех, спросил:

— Ты ее хорошо знал?

— Нас захватили одновременно.

— Значит, вы были знакомы.

— Отчасти.

— Это что, правда, что она девственница? — Это репортер «Нью-Йорк дейли таймс».

Сначала я хотел было подставить ее, уж слишком противная девица, но все-таки не смог.

— Ну конечно, — выдавил я. — К ней никто не прикасался. Она была членом племени.

— Сомнительно что-то, — пробормотал судья. И несколько неуверенно продолжил: — Коли так, это первый известный мне случай, потому что обычно захваченных пленниц имеет все племя. А частенько и все заезжие гости. — Он смущенно кашлянул в кулак.

— С ней все было иначе, — сказал я. — Многие храбрые воины хотели на ней жениться, но она не соглашалась. Она вообще сторонилась мужчин.

Судья изумленно вытаращился на меня.

— Думаю, это потому, что на ней хотел жениться молодой вождь, но он погиб в сражении, и это разбило ей сердце.

— А у нее были какие-то отношения с этим вождем? Интимные или вроде того?

— Нет. У команчей с этим очень строго.

— Бедная девочка, — вздохнул репортер. — Она могла стать туземной царицей.

— Может, и так.

Судья все не сводил с меня глаз, пытаясь понять, с чего вдруг я несу такую невероятную чушь.

— Полагаю, это подтверждает, что краснокожий может вести себя благородно, если пожелает, — заявил репортер «Дейли таймс» и гордо поглядел на судью. — В отличие от того, что нам рассказывали.

Судья предпочел промолчать.

— Ясно как день, — продолжал янки. — Если индейцев оставить в покое… с ними не будет никаких проблем.

— Простите, а вы откуда родом?

— Из Нью-Йорка.

— Это мне известно, но из какого племени? Сенека? Каюга?

Репортер усмехнулся.

— Может, эри или мохава, могикане, монтаука, шиннекока, делавар, онейда, онондага? Или из моего любимого, пуспатук? Это ведь ваши соседи. Вы участвуете в их танцах со скальпами?

— Да хватит вам, — буркнул северянин.

— В вашей части страны не осталось индейцев, потому что вы перебили их всех. Поэтому нам страшно любопытно, когда вы изо всех сил стараетесь заставить нас проявлять гуманность. Как будто в отличие от дикарей, которых уничтожил ваш дедушка, наши дикари чрезвычайно добры и мудры.

— Но взгляните на эту женщину. Ее держали в неволе, однако не надругались над ней.

Судья открыл было рот, но замер, помолчал и после паузы все же выговорил:

— Ну да, похоже на то.

Две недели спустя Ингрид Гетц уехала куда-то на Восток с тем самым репортером. Больше я о ней ничего не слышал.