Александр Попов - 54 метра

Я держу в руках лоток с кирпичами хлеба, из которого время от времени выпадают крысята. А эта тетя сноровисто и быстро кладет хлеб в автомат для порционной нарезки, в котором лопасть лезвия рубит кирпичики на куски.

Когда привозят хлеб и он еще теплый, крысы выедают мякиш внутри и рожают целый выводок в образовавшейся пещере. А иногда просто насытятся и там засыпают.

— Кихь-пи-пи-хрясь! — раздается иногда из хлеборезки, на лезвии которой появляется кровь грызуна, не успевшего выскочить и нарубленного на куски. Кровь постепенно вытирается о другие куски хлеба. Мерзко.

Я стою в этом наряде по камбузу, не сменяясь, уже пятнадцатые сутки. Знаю, что не положено, но в этих застенках все сумасшедшие. Здесь почти ничего не бывает по уставу. Сумасшедшие либо тихие, либо громкие, и не знаешь что страшней. Лично я стал громким.

После окончания Нахимовского училища казалось, что я готов ко всему. Да, готов, но внутренне надеялся, что пронесет, и меня ждет более гуманное продолжение военной карьеры. Но не случилось…

Сразу после переезда роты в эти стены, где уже несколько лет не бывал первый курс, и приходилось за все отдуваться второму, начальник нашего факультета капитан первого ранга Шаповалов построил выпускников НВМУ рядом со своим кабинетом и принялся орать:

— Вы уроды! Гондоны!!! Я вас ненавижу!!! Вы у меня все здесь подохнете!!! (Что мы ему сделали?)

Он напоминал лоснившуюся от жира гигантскую свинью с зачатками бармалейской бороды на лице. Он был огромным и круглым, словно профессионально занимался СУМО — спортом, где потребление еды шесть раз в день считается неотъемлемой тренировкой. Капитошка в погонах капраза. Горилла, напялившая форму и упавшая в ведро с кокаином, была бы куда скромней и менее агрессивней, чем этот представитель «белой кости», размахивающий руками.

— Уничтожу!!! Ни один из вас не доживет до выпуска!!! Думаете перевестись?!! Хуй вам! Отчислю всех к ебаной матери!!!

У выпускника НВМУ на превышение определенных звуковых барьеров, измеряющихся в децибелах, срабатывает несколько вариантов поведения. Либо он будет летать в облаках, стараясь не смотреть в глаза и напевать про себя дурацкую песенку, стараясь себя успокоить. Либо разразится истерическим смехом. Либо с по-собачьи преданным выражением лица хлопать ресницами и «взлетать» (что я и делаю). Когда кричат, выделяется огромное количество адреналина (говорю за себя). Дыхание учащается. Зрачки расширяются. Появляется огромное желание кинуться на орущего и перегрызть ему глотку. Немного потряхивает все тело.

— Товарищ капитан первого ран… — не успел выговорить один из наших и упал на пол, судорожно ловя ртом воздух и прижимая к груди колени.

— Я разрешал тебе обратиться?!! Я разрешал тебе говорить?!! — принялся вновь орать жирный урод, тряся большой нижней губой, как будто накачанной силиконом. Я для себя отметил: удар, видно сразу, боксерский.

Старшина нашей роты, четверокурсник, стоял позади Бармалея и ухмылялся, как бы говоря: «То ли еще будет».

Шаповалов пнул несколько раз ногой лежавшего на полу парня, повернулся к старшине и отчетливо произнес:

— Сгноить всех!

— Есть!..

С этой секунды как по взмаху волшебной палочки вся наша рота превратилась в рабов. А мы, ПИТОНЫ, в рабов, которых еще и ненавидят. Если ты не на вахте, то встаешь в пять утра и едешь по приказу того же самого Шаповалова на работы в самые отдаленные места города. Труд обычно тяжелый, физический. Таскать рельсы. Убирать огромные листы железа. Грузить. Разгружать. Загружать. Выгружать. Повторить. И все сначала. Самое легкое, что выпадало из работ, — это сбор мусора вдоль многокилометровой железной дороги. Иногда нас кормили.

Те люди, которые проверяли нас по количеству и заставляли работать, относились к нам, как к живому товару, взятому напрокат, из которого нужно выжать все по максимуму. Деньги уплачены, поэтому работать, негры!

Откажешься и уйдешь? Тогда они звонят прекрасному таежному принцу Шаповалову и все рассказывают. И тогда может быть все, что угодно. Самое безобидное из того, что могли с тобой сделать старшины, — это порка. Меня, как впрочем, и других, не раз растягивали, привязывали к панцирным кроватям и лупили по спине бляхами с патриотическими якорьками. Якорьки отпечатываются четкими лиловыми рисунками только на мясистых местах, например, на ягодицах. А так получаются какие-то сиреневые и темно-синие с желтоватыми оттенками ромбики и уголки по всей коже, которая местами лопается и течет свежая кровь. Во рту у меня моя грязная пилотка, исполняющая роль кляпа. Она глушит крики и дает волю зубам впиваться в засаленную материю. Если бить по спине относительно быстро, то боль переходит в тупую и однообразную. И не так чувствуется уже после пятого удара. Но мои «инквизиторы» старшины знают это, поэтому бьют с оттяжкой и долгим интервалом между ударами, громко считая.