Орхан Памук - Мои странные мысли

– Фатьма не согласна, она сказала – нет, – сказал Мевлют Сулейману, как только они остались одни. – Она хочет продолжать свое образование; я ведь не могу забрать ее из школы? Она учится намного лучше, чем тот же Бозкурт, – добавил он, подталкиваемый побуждением немного съязвить.

– Я же тебе сказал, что он собирается в армию… – сказал Сулейман. – Ладно, не важно… Хотя думаю, ты раньше должен был ответить. Если бы я не пришел и не спросил, ты бы даже не подумал передать нам ответ.

– Я хотел подождать, может, Фатьма передумает.

Мевлют видел, что Сулейман не рассержен отказом; похоже, доводы убедили его. Но Сулейман беспокоился, как сказать об этом Коркуту. Мевлют тоже немного беспокоился, он не хотел, чтобы Фатьма выходила замуж, пока не окончит университет. При таком раскладе у отца и дочери было по меньшей мере пять или шесть лет в запасе для блаженного общения. Разговаривая с Фатьмой, Мевлют всегда чувствовал уверенность, что разговаривает с человеком, на которого он всегда может положиться, как всегда мог положиться на Райиху.

Пять дней спустя он проснулся где-то после полуночи оттого, что кровать, комната и весь мир тряслись. Он слышал, как со звоном бились стаканы и пепельницы, звенели лопавшиеся соседские окна. Дочери прыгнули в постель к отцу и прижались к нему. Землетрясение продолжалось намного дольше, чем ожидал Мевлют. Когда толчки на какое-то время прекратились, света не было, и Февзие заплакала.

– Наденьте что-нибудь и идем на улицу, – сказал Мевлют.

Весь мир проснулся и выбежал на улицы. Казалось, что в темноте галдит весь Тарлабаши. Пьяные ругались, женщины плакали, а некоторые особенно сердитые стамбульцы кричали с досады. Мевлют и девочки сумели накинуть на себя кое-какую одежду, но многие семьи выбежали в одном белье и ночных рубашках: одни были в тапках, другие вообще босиком. Эти люди пытались пробраться назад, чтобы найти подходящую одежду, забрать деньги, запереть дверь, но сразу с криками выбегали после очередного толчка.

Огромная, шумная толпа, заполнившая тротуары и улицы, показала Мевлюту и его дочерям, сколько людей может поместиться в одну маленькую квартирку в двух– или трехэтажном доме на Тарлабаши. Находясь в состоянии шока, они целый час бродили по району среди стариков в пижамах, старых дам в длинных юбках и детей в трусах, майках и тапочках. К рассвету, поняв, что толчки, которые становились уже реже и слабее, не разрушат их здание, они вернулись домой и легли спать. Неделей позже телевизионные каналы и центральные газеты предупредили о другом землетрясении, которое может снести весь город до основания, и многие люди предпочли провести ночь на площади Таксим, на улицах и в парках. Мевлют с дочерьми вышел посмотреть на этих донельзя испуганных слухами трусов. Когда стало поздно, Мевлют, Фатьма и Февзие пошли домой и мирно проспали всю ночь.

Сулейман.Когда началось землетрясение, мы были дома в Шишли, в нашей новой квартире на седьмом этаже. Все долго тряслось. Кухонный шкаф отлетел от стены. Я схватил Мелахат и детей и бросился на лестницу, подсвечивая себе путь фонариком, в темноте выбрался наружу, и мы час шли среди моря людей к нашему дому на Дуттепе, неся детей на руках.

Коркут.Дом кренился и шатался, как на пружинах. В темноте после очередного толчка Бозкурт отправился в комнаты первого этажа, чтобы забрать матрасы и постельные принадлежности. Мы как раз стелили их в саду, устраиваясь как попало, когда Сулейман появился со своей женой и детьми.

– Твой дом в Шишли новый и сделан из бетона, он должен быть намного прочнее, чем наша тридцатилетняя лачуга. Зачем ты пришел сюда? – спросил я.

– Не знаю, – ответил Сулейман.

Утром мы увидели, что наш дом весь покосился, третий и четвертый этажи скособочились. Дом стал похож на старинные османские дома с эркерами.

Ведиха.Две ночи спустя после землетрясения я накрывала на ужин, когда стол задрожал и мальчики закричали: «Землетрясение!» Я вылетела из дома в сад, чуть не скатившись по лестнице. Но тут я поняла, что не было никакого землетрясения; это просто Бозкурт и Туран трясли стол, чтобы разыграть меня. Они смотрели на меня в окно и смеялись. Я тоже засмеялась. Потом поднялась наверх.

– Теперь послушайте меня: попробуйте только еще раз меня напугать, я вам так врежу; мне плевать, какие вы большие стали, – сказала я.

Три дня спустя Бозкурт снова пошутил подобным образом, я влепила ему затрещину, как и обещала. Теперь он больше не разговаривает с матерью. Мой сын страдает от безответной любви. Вскоре он покинет нас и отправится в армию; я волнуюсь за него.