Ольга Скубицкая - Нф-100 - Небо в зеленой воде

- Ведьма! Ведьма! Ведьма!

Меня на заплетающихся ногах тащили все дальше по улице, и горожане, встречая наше шествие, присоединялись к толпе, вышагивающей следом. Жители города были разными, злыми и добрыми, знакомыми и незнакомыми, но все в один голос поддержали приговор, втайне радуясь, что не оказались на моем месте.

Каждый шаг отдавался пустотой и колкой болью в сердце. Что-то проникало в сознание навязчиво и неотвратимо, что-то, чему я не могла пока дать название, что-то гораздо страшнее понимания происходящего, гораздо страшнее того, что мне предстоит, того, что люди орут 'Ведьма', гораздо страшнее того, чем это мне грозило. Когда мы подошли к устрашающему зданию тюрьмы с металлическими решетками и нестерпимой вонью, пробивавшейся из его недр на улицу, я находилась уже в полуобморочном состоянии. Один из мужчин - стражников остался у входа, а другой, проведя меня по сырому затхлому коридору, втолкнул в тесную коморку так сильно, что я, падая, ударилась головой о камень, лежавший на полу и, потеряла сознание от удара.

В себя пришла лишь, когда за крохотным зарешеченным окошком под потолком собрались сумерки. На виске запеклась кровь, ее было немного, видимо, я лишь слегка поранилась, а вот ударилась основательно. Голова болела. Я села и ощупала небольшую припухлость. Подо мной зашуршал настил из прогнившей соломы. Воняло отвратительно, мочой и крысами, но меня это не трогало, я находилась в состоянии подавляющей апатии. Тупо уставившись в противоположный угол, я заметила крысу. Будь я в нормальном состоянии, вскочила бы и даже завизжала, бросив в ее сторону башмак, но теперь мне все стало безразлично. То, что еще некоторое время таилось на дне сознания, наконец, пробилось наружу смертельными порциями яда. Догадки поедали меня заживо.

'Это он, он предал меня', - даже мысленно не получалось произнести его имя, хотя мне хотелось выкрикнуть его, но оно не поддавалась, и каждая буква шипела на кончике языка как вода на раскаленных камнях.

Я - Арина едва мелькнула где-то на задворках мыслей, но тут же исчезла, не в силах даже попытаться думать о чем-либо.

Я сжалась комком на мокрой соломе, и так провела весь вечер и ночь, не смыкая глаз и не шевелясь. Одежда отсырела и пропиталась вонью, я замерзла так, что зуб на зуб не попадал, но двигаться, а тем более встать и походить от стены к стене, чтобы хоть немного согреться, не было сил.

Помощи ждать было неоткуда, ведь я только половиной целого, и сначала меня от этого целого отрезали, мало того, теперь еще и убьют.

'Он донес на меня и уехал. Только он знал обо мне то, что более никто знать не мог. Вот почему я чувствовала, что сила покидает меня. Он тому виной, он удалялся все эти дни и теперь, судя по ощущениям, так далеко, что я ничего не смогу сделать, не смогу защитить себя без второй половины силы. Да и есть ли теперь в этом смысл. Он добровольно сдал меня инквизиции, обрек на смерть, а значит, даже если каким-либо невероятным образом мне удастся выжить, я с ним не буду, он не хочет этого, а я без него не хочу жить. Зачем мне? Одиночество, снова череда жизней и одиночество, умноженное на вечность', - думала я, апатично глядя в одну точку.

Звук лязгающего железа прервал дурманящую вязкую тишину. В приотворенную дверь швырнули кусок хлеба и миску с водой, капли мокрым веером расплескались в разные стороны.

К хлебу я даже не притронулась, мне бы сейчас и крохотный кусочек не полез в горло, тем более черствая корка, да еще и среди такого отвратного 'аромата'. Я пихнула краюшку ногой, и она угодила прямо в запищавшую крысу, которая, немного опомнившись, вгрызлась в хлеб зубами. А вот пить очень хотелось, заставив себя дотянуться до плошки, я глотнула тухлую жидкость и, снова сев на мокрую солому, больше почти не двигалась. Изредка за окном слышались возбужденные возгласы, взывавшие всех жителей города собраться на площади, где произойдет суд и казнь ведьмы.

Никакого суда конечно не будет, я видела такие процессы уже много раз. Оправдываться и отрицать что-либо тоже не имеет смысла, убьют все равно. Покорный вздох вырвался из груди. Я уже видела женщин, умерших в показательных для других жестоких муках на площади. После такого еще много дней в голове звучали исступленные крики, а в воздухе висел тошнотворный запах горелой человеческой плоти.

Мысли снова вернулись к Тео, ненавидеть его почему-то все равно не получалось. Я вспоминала его руки, теплые губы, незабываемые моменты воссоединения нашей силы, всесилие, всевластие, жар, трепетавший в теле от его прикосновений. Все так перемешалось и тесно сплелось, и наша силовая связь и одновременно мои жгучие чувства. Я знала, что скоро умру, но смерть не страшила и вполовину так, как понимание того, что в следующем воплощении я могу его не найти, ужасала вечная внутренняя пустота и одиночество. Тяжело быть одинокой, тем более в многочисленном обществе внешне таких же, а, по сути, кардинально других существ. Я попыталась дотянуться до Тео своей частью силы, но тщетно, он находился слишком далеко, едва-едва ощутимый.