Ольга Вирязова - Небо на языке. Стихи

Неразрешимое

Море сушу у нас крадёт,
а потом возвращает сушу,
криво море кирпич кладёт,
строит Землю – все швы наружу.
И оставшаяся гряда
после бури, и новый берег,
ночью выброшенный сюда,
прямо к двери,
открывают иной пейзаж,
говоря о неразрешимом.
На взъерошенный выйти пляж,
перешитый,
по ракушкам и по камням,
окаймляющим, берегущим —

глубина, цунами, война,
утечка кофейной гущи!
Что ни выберешь, всё ущерб,
клокотание недовольства.
День закатывается в щель.
И глядит изнутри вещей
откровенная глубина —
обратная сторона Солнца
медузой своих лучей.

По ракушкам и по камням
мимо нас, мимо —
Необъяснимое Необъяснимо.

И тянешься за ним
по краю моря или огня —
скорее-скорее
обнять
и сделать снимок.

Пустыня загораживается горами,
море берегом.
Но если лампочка перегорает —
нет никаких преград.
И где те кораллы потерянные,
где тот Нескучный сад?
Наверное им темно,
или они разуверились
в своём воздухе и воде
и ушли в кино.

Теперь уже ищут Австралию.
Украли, на дно отправили?
К акулам в ад?

Ты накрываешься одеялом,
чтобы не потеряться,
однако тьма тебя не забывает —
теперь можешь бояться —
и принимает за раковину
или дикий плод ума.
Тьма тебя принимает.
Утром отыщешь себя сама.

Плод или раковина,
или дерево внутри – да-да!
Свет включается, горит,
и дерево в тебе не умещается.

Всякое дерево
пробирается, куда не звали,
выходит на всякий Арбат,
и растёт из его миндалин
дивный сад.

Руки

Рука скатывается в песок,
в траву, ищет путь,
выпутывается из пути,
остаётся на плаву.
Рука получает всё,
что может вместить.

Семечки пустые, шелуха,
раковинки на берегу,
которым в ту же воду не войти,
останутся, застынут,
о нас забудут.

О, солнечные протуберанцы,
словно руки большие,
магнитные бури, звёздные войны!
Ведь мы этого достойны.
Как бы мы жили,
если бы не они?

Кто бы нас взял в свои руки,
сказал бы «здравствуй»?
Раздраконил по закону
магнетизма?
Кого бы ещё
винить?

Вытянуть ладони слепоты,
чувствуя: обманчиво пусты,
отпуская мост на середину
синевы – не Индия, не Крым,
на меня удар её открыт,
выгнулся всей далью невредимой,
но не через Керчь и смерть, и пот
пара детских варежек вразлёт
улетает, пущена из лука,
крыльями спеша обнять и смять
высоту, пернатую, как мать,
и не уронить её безруко.
От одной и до другой руки
через темноту и васильки —
сколько темноты и Василиска —
по струне, бегущей в три ручья,
человечьи радости змея
в землю и луну – ни взять, ни выспать —
поспевают волны лечь и речь
врачевать, потворствовать, беречь,
если не распробовать иначе
моря одинокий топкий смысл —
ты с какого края ни возьмись,
юбка горизонта бурю тащит.
Переправа, кто тебя ни ждёт,
вывернута задом наперёд,
адом налицо из лабиринта
рук и ног, узлов, сердец, голов,
узок путь, подёргаешь – готов
выбираться всей дорогой длинной.
Тесен мир осыпался с горы,
светел мир синеет и горит.

Вода меня расправит,
как мятую бумажку,
везде меня оставит —
везде совсем не страшно,
зацепит и потянет
за грех сопротивленья,
за прямоту и тайну,
за кривизну вселенной,
где шлёпает и шепчет
меж Сциллой и Харибдой
весь мир произошедший,
живой водой налитый.

Пришла, светла, как солнце и луна,
И встала по обеим сторонам,
Мой белый день, а я на самом дне,
И белый снег спускается ко мне,

Упав, он разгорается сильней
И освещает анфилады дней,
Которыми, превозмогая сон,
Иду к Тебе, а Ты со всех сторон,

И сила, невесомая, как лес,
В котором каждый вырос и исчез,
Лучится электрическим гало,
Когда другие звёзды замело,