Матиас Фалдбаккен: Кока-гола компани

— Ну даёёёёт… Мать твою за ногу… И что тогда..?

— А вот пошевели мозгами, Каско. Подумай-ка сам, что тогда. Но… хехе… тут еще такая штука, забавно было, что посмотреть успели все 120 душ, потому что фрёкен Фэрёй ударилась в панику, а ты знаешь, как трудно бывает найти кнопку выключателя на техническом устройстве, с которым ты не знаком, а бабы же никогда не бывают знакомы с техникой, а уж если ты при этом еще и в панике, то можешь себе представить, что получается. Короче, прежде чем экран погас, прошло несколько секунд, и первое, что все увидели… хехе… Каско, хехе… это твоя рожа в момент слива, а первое, что мы хехе, услышали, это твой идиотический стон, а за ним YEAHHH!! Хо-хо, можешь вообразить, хороша рождественская ёлочка в сраной Самой средней школе? Праздник ёлочки, украшенный мордой оргазмирующего Каско на стене, размером 2 × 3 метра, и крупным планом твой член, из которого стекают и размазываются по лицу Шеебы сливки домашнего приготовления. Хехе… Хрен, Каско, это было невыносимо, нет, мать твою, вынести это не было ну никакой возможности, Каско. Я, наверное, ещё никогда так громко не вопил ЛОНИЛЬ!!! я голос надорвал, Каско, у меня из горла крошки рождественских пряников так и разлетелись по всему сраному кинозалу, я подскочил так, что опрокинул парту, за которой сидел, термосы с кофе и чаем так и покатились оттуда, папаши глаз не могли оторвать от экрана, мачехи от отвращения давились какими-то странными звуками и прикрывали глаза рукой, а дети, те так всё время и просидели с открытым ртом. Я-то двинул прямо в сторону мордахи Лониля, из поля зрения ее ни на секунду не выпускал. А он сидит себе! Вот в этом, собственно, весь Лониль. Сидит себе и наблюдает, как я напролом пру к нему, как носорог, через звездочки, гномиков и новогодние гирлянды. Серебристые блёстки так вокруг меня и поднимались облаком, Каско, а Лониль сидит себе, ручонки на коленях сложил… у него стыда просто вообще нет, Каско, он не усвоил ни единой нормы или условности человеческого поведения. Уж хоть одну-то норму к шести годам осваивают, одну-единственную нормочку, ведь так, Каско, а? Ну? А вот черта лысого, только не Лониль. Все эти школьные мероприятия пробуждают во мне остатки прежних навыков дисциплины, начальная школа — это ее последний оплот, Каско. Стоит мне туда войти, и я чувствую вину и стыд, Каско, без всяких на это причин, просто я не в состоянии отряхнуть это с себя, черт бы их подрал. Не могу, и все. И уж после прошлогоднего, когда мы такое учудили, лучше не стало, уж поверь. Я Лониля сгреб в охапку и приподнял над партой. Вот тут-то он и взвыл как поросёнок резаный, но не из-за того, что я ему чуть руку не оторвал, нет, он вопил ПОШЛИ вы ВСЕ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ! да так это с чувством, его послушать, так подумаешь, он точно знает, куда это он всех посылает. Это он ведь не мне орал. Я судорожно вцепился ему в руку и волок его к двери, а он, подвешенный за руку, крутился и изворачивался и представляешь, Каско, всё орал собравшимся, ПОШЛИ вы К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ! ПОШЛИ вы К ЧЕРТОВОЙ МАААТЕРИИИИ! Срывающимся таким голоском шестилетнего мальчонки, так он и вопил во все горло — пошли вы к чертовой матери. Я пробкой вылетел из кинозала и помчался по коридору к входной двери, Лониль вопил, я только краешком глаза видел, как сбившиеся в кучку шестилетки и парочка побледневших педагогов высовываются из-за двери, и глаза у них вот-вот выскочат из орбит на их уродских рожах. Это они пялились на то, как мы вываливаемся на холод из этого кошмара детских новогодних рисунков, низеньких вешалок для одежды и линолеума.

— И ты теперь хочешь, чтобы я с вами пошел? Ты чё, думаешь, я совсем дебил, Симпель, я, что ли, должен все это загладить теперь? Может, ты лучше затащишь с собой Типтопа или Спидо? Я не могу туда пойти. Ты чё, ты думаешь, что ты говоришь, Симпель? Как тебе в голову пришло меня позвать? У тебя уж совсем шарики за винтики зашли …

— Да успокойся, Каско. Ты же мне слово дал. Дал слово — держи.

— Нет уж, как дал слово, мать твою, так и назад возьму, если я и понятия не имел, что в награду меня кинут львам на растерзание, просто не понимаю, как тебе могло втемяшиться, что я с вами пойду. Не пойду, и вот это, мать твою, мое последнее слово.

— Кааааско, никто же тебя не узнает. Во-первых, уже годы прошли с тех пор, как ты снимался в ПОМАДНОМ ЧЛЕНЕ, во-вторых, ты тогда как раз к съемкам загорел, выглядел как тот еще на фиг латинос, а сейчас ты бледный, как покойник, и в-третьих, Каско, я тут разговаривал с папой Хансом, и он мне раскрыл некую вашу производственную тайну, рассказал, что для съемок рождественского фильма тебе придется отпустить бородку, будешь играть роль отца семейства, так ведь, как фильм-то называется, ВЕЧЕРНИЙ МУДОЗВОН?