Сергей Парфёнов - Виа Долороза

– Как сто? Почему это сто? – непонимающе дернул головой Бельцин.

В глазах у Михайлова запрыгали насмешливые искорки.

– Ну как же вы хотели? Раз равноправие, тогда так – ото всех поровну!

Возвращаясь теперь из Огарево, Михайлов с удовольствием вспомнив побагровевшую в тот момент физиономию Бельцина. Не удержав улыбки, он довольно посмотрел в окно – правительственный кортеж как раз подъезжал к Крымскому мосту, но вдруг улыбка у него стала таять, сдуваться, как проколотый баллон автомобиля, и в конце концов превратилась в брезгливую гримасу. Михайлов заметил, что около здания Центрального Дома художника на мокрой траве валяются памятники Дзержинскому, Свердлову и Калинину. Тут же лежали поверженные пастух из Дагестана, Зоя Космодемьянская и пионер с горном. По поверженным скульптурам лазали девчонки и мальчишки. Михайлов поморщился, словно увидел что-то неприличное и поторопился отвернуться.

"Некрофилы! – с отвращением подумал он. – Опять отдали на поругание свое прошлое и даже не понимаем всей безнравственности этого! Для осознания того, что с нами произошло, нам понадобится еще лет сто пятьдесят, а может и двести, а мы так торопимся побыстрее открестится ото всего, оплевать, исчернить!"

Но тут мысли Михайлова были прерваны раздавшимися позади пронзительными завываниями сирен. Обгоняя его, по встречной полосе, сверкая мигалками спецсигналов, пронеслась кавалькада из черных ЗИЛов с российскими триколорами на капотах, – это в Кремль возвращался Бельцин…

После путча Бельцин тоже перебрался за высокие кремлевские стены…

Не гоже президенту России обретаться где-то на задворках, за Садовым кольцом, решил он – слава богу, не бомж какой-нибудь… Раз уж президент, значит, и резиденцию должен иметь в Кремле, как и положено главе России!

Михайлову волей-неволей пришлось с этим согласиться и теперь в Кремле было два президента: Михайлов – в первом корпусе, под куполом с красным флагом, Бельцин – в четырнадцатом, рядом со Спасской башней, под триколором на крыше.

Оказавшись за толстыми кремлевскими стенами, Бельцин направился в свою резиденцию – туда, где на четвертом этаже располагался его новый президентский кабинет. Он был раздражен. Даже очутившись у себя в кабинете не смог сразу успокоиться. Ему вдруг почудилось, что из-за широких кремлевских окон на него с укором смотрит усталая Россия. Зеленым шпилем Спасской башни, ребристым хребтом кремлевской стены, причудливыми, словно точеными, маковками собора Василия Блаженного, заглядывает она к нему в кабинет, а он – сильный, умный, чувствует себя беспомощным, как спеленатый младенец! Это он-то! Он! Первый президент России, который сумел переломить хребет коммунизму, одолеть путч, и он ничего не может сделать? Немыслимо… Невозможно! А все потому, что на верху продолжает сидеть этот прыщ Михайлов! Ни доверия, ни силы воли уже не осталось, все растранжирил (свои и те предали!), но все равно упрямо молотит, как заезженная пластинка, про единый и нерушимый Советский Союз… Все его управление теперь сводится к одному только – "Дай"! На это– дай! На то – дай! А народу-то скоро жрать будет нечего!

Бельцин раздраженно дернул головой, отряхивая с себя мрачные мысли, но они возвращались, лезли назойливыми червяками, множились.

"А ведь самое страшное, – думал он, мрачно расхаживая по кабинету, – что вся система такая гнилая… И все потому что наверху оказывались не те, кто работать умел, а те, кто умел нести ахинею про светлое коммунистическое будущее! "От каждого по возможностям, каждому по потребностям!" Бред… Идеология паразитов! Все и построено-то только на том, чтобы отобрать у трудяги, у того, кто работать умеет, и отдать нерадивому. И хотя все всё прекрасно понимали, все равно упорно топали за этой утопической химерой целых семьдесят лет! Добились таки своего… Отбили у людей желание работать, отучили землю давать урожаи, захламили, испоганили все отходами первобытной промышленности! Теперь вот надо выбираться, а как? Как тут выбраться, когда связан по рукам и ногам?"

Бельцин зашел в комнату отдыха, что примыкала к рабочему кабинету и открыл полированную створку бара. Ухватив оттуда початую бутылку водки, плеснул себе щедро в высокий фужер, зажмурился и опрокинул разом фужер себе в рот. Алкоголь холодным огнем обжег горло. Отставив пустой бокал в сторону, Бельцин взял со стола душистый толстый тульский пряник и, отломив половину, зажевал, не чувствуя вкуса… Легче не становилось… Подумалось – отхватил кусок, вначале аж дух захватило! Шутка ли? Не край, не область… Россия! От одного названия – мурашки по коже… Махина, силища! А на самом-то деле – оболганная, обворованная, униженная!