Аврахам Суцкевер - Зеленый аквариум

Другой сжигальщик опознал среди трупов своего ребенка.

— Я счастливейший из всех мертвых! — воскликнул он и с тельцем на руках прыгнул в огонь.

Был еще среди сжигальщиков шутник, который горько сокрушался: любопытно, какой роман печатается сейчас в «Форвертсе»?

Ночью в пещере сжигальщики рыли туннель для побега. План предложил Костя. Он сразу сошелся с Донделе, и молодой трубочист стал его правой рукой. Долбили и копали туннель осколками стекла, деревянными ложками, зубами, ногтями. Позже нашли в земле напильник, топор, нож, прихваченные жертвами с собой в ту дорогу, которой кончаются все пути. Выбранную землю ссыпали в колодец под нарами.

Туннель уже был почти готов. Еще чуть-чуть осталось до сосен за оградой. Костя и Донделе назначили ночь и час побега. Но в самом конце туннеля сжигальщики наткнулись на огромный камень, валун.

Костя уже хотел отменить весь план. Донделе впал в отчаяние. И тогда случилось такое, что и свои цепи, и свое пребывание в аду Донделе принял за счастье. В пещере к нему вплотную приблизилась человеческая фигура и шепнула:

— Донделе, узнаешь меня?

Вопрос поразил его. Конечно же, он знает здесь всех. Но голоса ему знакомей, чем лица.

Вдруг его руку схватили и втянули под одежду, прямо к бьющемуся под кожей сердцу:

— Все еще не узнаешь? Так я тебе скажу — —

В пальцы Донделе вступило теплое воспоминание. Он снова пережил свою первую мальчишескую радость. Так трепетно нежна едва народившаяся голубка:

— Ты? Нет…

— Да, это я, бывшая Ройтл. Здесь меня зовут иначе. Кроме моего спасителя, никто не знает, что я девушка. Если бы об этом узнал Франкенштейн, я бы давно уже унеслась на небеса. Он сам в меня стрелял. Сжигальщик трупов уже поднял меня на грабли и потащил к огню, но я, наверно, шевельнулась или простонала «мама», и он меня сунул в канаву и присыпал пеплом. А вечером принес сюда и спрятал. Тем временем здесь кто-то скончался, и я стала числиться вместо умершего. Количество ведь должно сходиться. Донделе, я не хотела, чтоб ты меня узнал. Я стыдилась. К чему, думала я, сыпать искры на раны? Но сейчас я вынуждена была открыться. Потому что я не могла не сказать: ты стал слабым. Ты, Костя и другие камня испугались. Не сдавайтесь! Этой же ночью надо взяться и пробиться. Я буду помогать. Либо я буду Ройтл, либо могилу мне ройте!

Оба стояли в глубоком молчании, точно раковины. Их слезы к тому времени еще не восстали из мертвых.

— Донделе, я прежде сказала, что я бывшая Ройтл. Но я и нынешняя. У меня два лица.

И Ройтл резко отступила на шаг и подняла лицо. Пламенный ветер метался по пещере, и его отсвет озарил ее.

И Донделе увидел лицо из двух лиц. Одно напоминало яблоко, одна половина которого розово сияла росяной улыбкой, а второе было ободрано и изъедено.

И он припал к обоим лицам и целовал их, как одно.

Донделе был воодушевлен Ройтл. Костю вдохновлял Донделе. Этой же ночью сжигальщики изо всех сил и сверх сил рыли дальше. Ройтл превратилась в сгусток огня. Словно бы огонь, который сжег ей половину лица, пришел к ней просить прощения и своей пламенной силой искупал свою вину. Из печи в туннель облачками вплывали мертвецы и помогали копать. Камень крошился, крошился и раскрошился. Струя райского воздуха ворвалась в ад из рощи за оградой.

Цепи звенели. Мины взрывались. Выли над округой электрические волки. Сжигальщики трупов рвались к звездам. То один, то другой падал. Среди сбежавших — Донделе и Ройтл. Они вдвоем несли Костю. Мина оторвала ему ногу — —

Зеленый мост лежал, взорванный, в Вилие: плесенно-зеленый железный орел с клювом в реке и с распростертыми неподвижными крыльями.

В только что освобожденный город входили скрывавшиеся. Они выбирались из пещер, из колодцев, из-под навоза в хлевах.

Партизаны в барашковых папахах, похожих на гнезда цапель, лесные люди, мстители с опаленными порохом лицами — все они устремлялись через Вилию, кто из города в пригород, кто из пригорода в город, в лодках, на паромах, на связанных бревнах. Нетерпеливые парни сами становились своими лодками: прыгали в воду, и стремительная река опаляла их мышцы и приводила в движение руки.

С отрядом партизан из Рудницкой пущи Донделе и Ройтл вступили в город. Было зрелое, песенное лето. Голубой столп от самой земли до первого облачка.

Донделе снял у колодца сапоги и больше их не надевал. Они были прежде на ногах у немца, и Донделе в партизанах мерил ими болота. Теперь, спеша к кирпичному заводу, к замурованному тайнику, где находится его мама, Донделе был обязан их снять и обмыть у колодца ноги.