Аврахам Суцкевер - Зеленый аквариум

Обычай удерживать профессию в семье возник оттого, что дело это, говорят, совсем не такое скудное, как может показаться. Оно полно тайн и устных преданий: на чердаках, а точнее — между кирпичами дымоходов, замурованы сокровища, которых свет не видал. Там хранится даже корона короля Собеского. Случается, что еебриллианты (и всякие другие) искрятся темными осенними ночами в жерлах дымовых труб. Но беда в том, что эти благородные камни очень похожи на искры или на маленькие вспышки сажи, и надо быть подлинным профессионалом, чтоб не ошибиться.

Большая часть жителей города, как евреи, так и неевреи, на трубочистов смотрели свысока, как на низших. На самом деле, однако, трубочисты были выше всех, но они не смотрели сверху вниз на прохожих.

Автор этой истории живет теперь в городе, где крыши без чердаков и чаще всего без труб. А если нет трубы на крыше, то и в доме нет ни глиняной, ни кафельной печи; и нет веселого огня; и нет березовых дров, при полыхании которых появляется радуга; и нет кочерги, помела и вьюшки, за которую берутся рукавицей, чтоб закрыть дымоход; и нет над крышей дыма — серой лестницы к звездам.

А раз нет труб, дымоходов и сияющих там сокровищ, то нет и ловких трубочистов.

Донделе было шестнадцать лет, когда он вместе с матерью попал в семиулочное заточение. Он, Донделе, с полукруглым ведерком за спиной (а в ведерке — веревка, свинцовое грузило и веник), и она, Асна, с молитвенником под мышкой, замусоленным и проплаканным, полным сладких молитв, которые так любит Бог.

В заточении Асна прикрепила к платью у горла сбереженную ею серебряную булавку, которую ее жених, а несколько позже — отец Донделе подарил при помолвке.

Серебряная булавка служила ей здесь опознавательным знаком, что это она, Асна, а не кто-либо еще.

Когда начали вылавливать стариков и старух, Донделе замуровал ее в дымоходе на проходном дворе. А когда он ее спустя некоторое время вытащил оттуда, Асна стала уже сморщенной и черной, как головешка. Он едва ее узнал. Через несколько суток он вынужден был снова замуровать ее, потому что началась охота на детей, а его мама в ту пору уже выглядела ребенком.

Хотя в молитвеннике и нет такой молитвы, однако Асна в заточении произносила: «Боже любимый, окажи мне милость, чтоб я дожила умереть в моей собственной кровати».

Ее собственная кровать находилась далеко, и именно в этом был смысл ее молитвы.

Донделе, напротив, жил и хотел продолжать жить не для того, чтобы умереть. Он хотел жить и ради мамы, и ради себя. Он хотел жить ради жизни.

Так как новые хозяева города вселились в дома прежних жильцов, а без чистки дымоходы над их головами закоптились и забились, часто то здесь, то там загорались крыши. И у новых хозяев не оставалось иного выхода, как разыскать в семиулочном заточении оставшихся в живых трубочистов и выдать им разрешение свободно передвигаться по городу и чистить дымоходы. Ночевать трубочисты были обязаны в заточении, со своими собратьями.

Донделе был одним из тех немногих, кого выпускали на рассвете в город с ведерками и веником, и он носился дотемна по старым спекшимся кровлям, по черепице цвета меди. Изъеденная и растрескавшаяся, она издали выглядела, как черепки на мертвых глазах города.

В своих метаниях по чердакам и кровлям Донделе попутно вынюхивал все потайные чуланчики и укрытия и всякого рода переходы с одного чердака на другой. Он также добрался до своих бывших соседей — обжигальщиков кирпичей — и стал разживаться у них едой, которую протаскивал в задние — на дне своего ведерка.

Впервые с начала дней резни Асна улыбнулась. Это случилось, когда Донделе возвратился вечером из города и вытащил из-под сажи в ведерке свежий творог. Улыбка была влажной и едва теплящейся. Так выглядит в осеннем саду капля росы на паутине. Но тут же Асна обнаружила на белом твороге черные отпечатки пальцев, и капля росы исчезла.

Если бы ведерку язык — о, оно бы уж рассказало! Оно могло бы рассказать, как, например, Донделе, чистя дымоходы в казарме, выкрал оружие и в этом самом ведерке приволок в заточение; или как караульные у ворот стали шарить в ведерке и потешались над безумцем, который приносит в заточение из города на ужин серую золу: глупые часовые не сообразили, что то не зола, а порох.

Оружие и порох Донделе приносил не для себя. Он доставлял это своему товарищу Звулеку Подвалу — для парней и девушек с горячей кровью.

…И выковал кузнец зимнюю ночь в семиулочном заточении. Закоченевшие, висят в пространстве красные искры, и тени примерзли к снегу.