Марина Степнова - Где-то под Гроссето (сборник)

У мамы Настеньки теплый голос, с каким-то забавным акцентом, который я не опознаю́. Один раз она даже смеется, мягко, весело, у самой моей щеки. Очень уютно. А я бы смог смеяться, если бы у моей дочери был рак головного мозга? Не уверен. Я бы расхотел смеяться, если б у меня просто была дочь. Простудится, упадет, разобьется, умрет. Ну его нафиг. Может, все-таки мошенница? Перепродаст потом билеты – и дело с концом? А зачем перепродавать? Кому? Где она найдет таких дураков за четыре сольдо?

Да, извините, самое главное: билетики вам как передать?

Мы оба замолкаем испуганно – я и Настенькина мама. Две телефонные трубки, не соединенные ничем, даже проводами. Я боюсь, что она назовет домашний адрес и мне придется ехать два с половиной часа в один конец, про назад и не говорю. Проще уж остаться там, под этой Рузой. Навек затеряться в степях. Она тоже боится назвать домашний адрес – а вдруг я маньяк, в конце концов? Приду с топором, порешу враз всю семью, унесу старенький телевизор. А может, новенький: сорок два дюйма, плоский экран. Крепится к стене. Телевизора-то у меня нету. Мотив? Мотив! Что она вообще знает обо мне, кроме голоса и номера, высветившегося на дисплее? Я даже не сотрудник хосписа. Квартира съемная. Выкину симку, сменю адрес – и ищите меня. Мы несколько секунд боимся хором – это Москва, родимая, додавливает в нас живое и человеческое. Добивает даже до Рузы. И за нее.

Настенькина мама справляется первая. Женщина. Сильный пол. Оставьте, пожалуйста, билет на кассе, в цирке. Мы приедем к началу спектакля и заберем.

Мы разом же переводим дух – пронесло. Она говорит спасибо – просто, но с таким достоинством, что я невольно завидую. Я бы так не смог. Не смог, и всё. Быть кому-то обязанным – это вообще хуже смерти. Если бы мне пришлось принимать благотворительные подачки, я бы удавился, честно. А она вот не давится.

Девочка Настя. Рак. Цирк. Мечта.

Придется все-таки самому тащиться к кассам.

На следующий день я вместо законного обеда прусь в цирк. До бульвара добираюсь к двум, совершенно не узнавая дневную Москву. Так вот ты какой, северный олень! Ничего. На бульваре даже красиво. Снуют вертлявые хипстеры, богатые бабы атакуют торговый центр. Чистая публика. Никакого рака. Москва и рак несовместимы. У нас даже инвалидов нет. Все здоровые, успешные и молодые. Плюс обслуживающее быдло. Лучший город на земле. На том стоим.

Тетка в окошке сварливо сообщает мне, что кассы закроются через десять минут. Десять минут. Ни души. Я рассматриваю схему зала – офигеть, какие цены! Знаете, сколько сейчас стоят билеты в цирк? Я тоже не знал. Мелкая московская сволочь во мне жалобно скулит, что с галерки тоже отлично видно, но я не поддаюсь. Два места в третьем ряду выдерут из моего бюджета шмат, никаким образом не совместимый с жизнью. То есть за квартиру я, конечно, заплачу, но остальное…

Я закроюсь скоро, молодой человек! – нервничает тетка. Голодная, наверно. Жрать надо меньше, вот что! Тогда и денег будет достаточно. Я на одной пицце состояние просаживаю. Ничего, всё наладится. Я просто никогда не пробовал вести бюджет. Заодно и научусь.

– Два билета в третий ряд на воскресенье, на час дня.

– Шесть тысяч рублей.

– Хорошо, только мне надо оставить билеты на кассе, люди приедут и заберут перед самым представлением.

Тетке пофигу метель – заберут или нет, она голодная. Берет мои кровные, сует в ответ два билета. Молча.

Я выхожу на бульвар, перезваниваю зачем-то Настенькиной маме. Докладываю голосом. Ой, спасибо, – говорит она. – Спасибо большое. А Настенька готовится уже. Платье выбирает. Велела у вас спросить – красное или синее? А какая разница? – спрашиваю я растерянно. Настенькина мама смеется. Вот и я ей так говорю. Но она хочет вам понравиться. Какой приятный все-таки смех! Теплый, живой. До свидания. И вам до свидания. Еще раз спасибо большое. Вы очень хороший человек.

Я смотрю на часы – до перерыва еще три минуты. Вламываюсь к тетке.

– Погодите! Мне еще один билет! Рядом вот с этими, – тычу ей в окошко два билета. – Я только что брал! Мне еще один!

Тетка, уже сдвинувшая жопу в сторону обеда, негодует, желудочный сок переливается у нее через край. У меня обед! Приходите через два часа! Хрен тебе. Не на хипстера напала. Я сладострастно цитирую ей «Закон о защите прав потребителей», грожу цирку и персонально вам, гражданочка, суровыми карами.

Хлоп. Тррр. Бумс. Принтер выплевывает еще один билет.

– Подавись!

– И тебе того же!