Анатолий Андреев - Машина

Холод наконец добрался до Алии. Он дошел до самого сердца, и она поняла, что эта боль, пронизывающая ее, острая, как нож, означает конец. Она попробовала вздохнуть и не смогла. Еще смотрела она низко вдоль льда, еще видела, как рыбак подбежал поближе, потом лег плашмя и пополз. Алия успела подумать: какой молодец, поступает по всем правилам, где-то я читала, что когда проваливаются под лед, надо всегда ложиться и ползти, а Фросин ждет, ее и ничего не подозревает. Ах, как жаль, как жаль! Бедный Фросин, и ничего нельзя сделать. Почему же мне не страшно? Это у меня шок от холода и страха, страшно будет потом, а сейчас от шока и холода может остановиться сердце, оно уже остановилось. Тогда что же так стучит в ушах? Бедный Фросин! Как все глупо...

От совещания, которое проводил директор, увильнуть не удалось. Фросин захватил с собой блокнот и славно поработал, подготовив проект приказа по заводу и подробнейший план мероприятий, касающийся централизации внутризаводских перевозок и вообще погрузочно-разгрузочного хозяйства. Фросин не мог спокойно смотреть, как на территории завода целый день толчея — все куда-то бегут, что-то тащат, доставляют и перемещают. И это при хронической нехватке рабочих рук! Если удастся пробить приказ, то сутолока заметно поредеет...

Директор благосклонно поглядывал на Фросина. Ему нравилось, что тот все время что-то записывает. Фиксирует, так сказать.

Фросин перехватил директорский взгляд и внутренне ухмыльнулся. Васеньку перевоспитывать поздно. С понятиями о том, как нужно руководить, он все равно не расстанется. И так грех на него жаловаться — он показал себя достаточно гибким руководителем, рискнул довериться специалистам в таких ситуациях, когда весь его опыт хозяйственника старого закала кричал: «Нельзя! Прихлопнуть их, чтоб не шевелились, и ни в какую!». Но директор сломил себя, нехотя пошел на поводу у обстоятельств, подталкиваемый подчиненными,— и вышел неожиданно на новый фарватер, широкий и свободный, и смотрел с удивлением на своих лоцманов: неужели они это предвидели? Требовать от него чего-либо сверх этого было нельзя. Оставалось примениться и делать вид, что с увлечением играешь в игру под названием «совещание». Вообще говоря, Фросин не был против совещаний как таковых. Отнюдь. Он слишком хорошо помнил, что получилось, когда за дело принялся новый, энергичный и шибко прогрессивный начальник производственного отдела. Едва появившись на заводе, он принял активное участие во внедрении селекторной связи. Он страстно желал увеличить оперативность решения всех вопросов. На него это было похоже — страстно желать.

Невысокий, тонкий в талии и широкоплечий, с узким и смуглым сумрачным лицом, он втайне страдал от своего роста и носил, туфли на высоком каблуке. К его чеканному лицу очень подошла бы фамилия Бек-Мурад или Хаз-Мухамедов, но фамилия у него была исконно русская, да и имя простое — Афанасий. Мужик он оказался жесткий, но справедливый, хотя кое в чем и перегибал, например с оперативками по селектору. За непреклонность и сумрачную твердость характера заводские острословы быстро прозвали его «черным полковником». Прозвище неожиданно пришлось впору его внешности и темпераменту и прижилось. Помимо утреннего часа селекторной оперативки «черный полковник» ввел и вечерний, с Пяти до шести, иногда — до семи и дольше. Пока по кольцу ругались двое-трое начальников цехов и Афанасий принимал «суровое, но справедливое» решение, остальные начальники изнывали, не смея отойти от «матюгальника», то бишь селектора. Правда, они быстро научились связываться между собой по телефону, комментировали события, травили анекдоты. Безвестные изобретатели из числа начальников цехов сообразили создавать второе, телефонное, кольцо, в отличие от селекторной кольцевой связи — тайное. Оно бывало куда оживленнее и интереснее первого. Так длилось до тех пор, пока битый и хитрый начальник шестого цеха не завлек обманом к себе на это время Васеньку. Он изобразил на лице ужас и смущение, когда директор догадался включиться во второе кольцо, молча весь час слушал информацию по тому и по другому, а потом ушел с непроницаемым лицом. В результате оперативки резко сократились, а начальник шестого цеха получил от директора один за другим два незаслуженных выговора. Он не расстроился и на сочувственные вопросы отвечал коротко и загадочно: «За отсутствие солидарности...» Фросину он сказал более определенно, хотя тоже непонятно: «За донос...»