Анатолий Андреев - Машина

А потом она вышла из университета и, как само собой разумеющееся, восприняла дожидавшегося ее на ветру Фросина. Он был такой уверенный и спокойный, такой взрослый и такой знающий что и как сказать, что вся ее маленькая, обретенная в прислушиваниях к себе взрослость и уверенность испарилась. Он взял ее под руку, и она сквозь смятение увидела, как естественно это у него получилось — она сама невольно подалась к нему, словно они всегда, давным-давно, много раз ходили так,- прижавшись плечом к плечу. Фросин спросил ее о чем-то, она ответила сквозь сумбур в голове, стараясь, чтобы голос прозвучал спокойно, даже прозаично: подумаешь, встретил, идут вместе, ну и что? Она следила за ним исподтишка и изо всех сил, начиная тихо отчаиваться — такой он был весь как в броне: рядом, но чужой, спокойный и далекий.

Фросин не подозревал, что она пытается разглядеть в нем что-то неуловимо важное, чтобы убедить себя в неслучайности произошедшего, а может,— в исключительности его, Фросина. А он, как назло, был ординарен, и сосущее тоскливое чувство шевельнулось у нее в груди, но она увидела его задубевшее — долго пришлось ожидать на морозе — лицо, и теплая жалость кольнула ее, она уже внимательно прислушалась к его словам, начиная понимать, что они такими и должны быть — нейтральными.

И уже с затаенным восторгом оттого, что понимает, ожидала случая убедиться в верности своего восприятия. И это оказалось так здорово — подметить стылую непослушность его губ, обдутых злым февральским ветром, связать с этим спокойную четкость его слов, показавшуюся ей поначалу зловещей,— что она тоненько засмеялась и прижала крепче его руку, сделав вид, что поскользнулась. И здорово было углядеть легкую заминку, вызванную этим ее почти естественным движением, и знать, что так они и должны были сегодня встретиться: не кинуться друг к другу, а присматриваться в смущении.

За несколько минут Алия сконструировала целый мир, вращающийся вокруг них с Фросиным. Она более и более убеждалась, что вся вселенная подчиняется законам этого мира. Она не знала, что таких миров существует бесчисленное множество, столько, сколько людей вокруг. Это было к лучшему, что она не знала. Даже и того, что открылось, было слишком много для нее. Она выглядывала из тревожной уютности своей маленькой вселенной, жадно присматриваясь к Фросину и вначале робко, а потом все более уверенно опираясь на его руку...

И вот Алия сидела здесь, отогревалась и вспоминала. Сидеть напротив Фросина и вспоминать было все же немножко стыдно, и она чуть покраснела.

От смущения она зажмурилась и жалобно попросила:

— Поцелуй меня...

Прошел еще день, и наступил опять вечер. Фомич и Фросин сидели в кабинете. Слышался негромкий гул, голоса, металлический стук и лязганье — в цехе работали. Работа шла в три смены. Людей для этого было маловато, но оно было и хорошо — меньше толкотни.

Фросин бегло просматривал бумаги, рассортировывал их. Одни, наложив резолюцию, совал в папку, другие, требовавшие размышления, собирал отдельно, на третьих писал «В дело», недовольно морщась при этом. Фомич искоса наблюдал за ним и вдруг изрек:

— А говорят, у врачей писанины много... кой черт, их бы к нам сюда...

— Их сюда, а нас — туда...— машинально откликнулся Фросин, не поднимая головы. Он явно не вник в суть слов Фомича. Тот фыркнул.

Фросин торопливо дописал, подравнял бумаги в аккуратные стопочки, устало откинулся на стуле.

— Ты что-то сказал?

— Сказал, сказал... Время, говорю, много...

— Полдевятого,— с ноткой удивления воскликнул Фросин.— Действительно, давай-ка, Василий Фомич, домой.

Он внимательно посмотрел на Фомича — усталый был у него вид. Не сдал бы Фомич, не сломался бы. Забота послышалась в голосе Фросина, и Фомич тотчас отреагировал на это: — Будешь в цехе торчать — прогрессивки лишу!

Он скривился, что должно было означать — копирует Фросина, его же давние слова припомнил.

Фросин засмеялся:

— Ты чего, брат, с белены взбесился? Сравнил божий дар с яичницей! К нам с тобой это не относится. Мы с тобой должны здесь допоздна торчать. Сидеть в кабинете и ни во что не вмешиваться.

— Не вмешиваться... Перетомился ты, Виктор...— Вздохнул Василий Фомич.

— Ага!— охотно согласился тот.— Но ты со мной, Фомич, не спорь. Наша, Фомич, с тобой сермяжная правда — быть всегда здесь. Чтоб знали: если что, можно обратиться в любой момент. Но не более того — мы с тобой должны незримо воодушевлять. Морально поддерживать.