Арно Шмидт - Респубика ученых

Проходим через фойе; роскошные кулуары; буфет с холодными закусками, который я в данный момент предпочел бы любой пьесе, когда-либо написанной на нашей планете: справа от входа в него бог винопития сибаритствовал, поднеся ко рту мех, полный вина. Слева, как бы в качестве противовеса ему, «богиня вкусной и здоровой пищи» чувственно впилась в стоящее перед ней блюдо с маринадами и копченостями: видно было, что еда шла ей «на пользу».

Внутреннее убранство: кресла в партере, обитые красным бархатом; всего лишь один ряд мест на балконе. / Мои гиганты-телохранители провели меня запутанными, как водится, путями в почетную ложу просцениума (и тут же, правда, незаметно ретировались, «Чтобы не вызвать ничьего неудовольствия». — Однако и ручка у этой скульпторши, интересно, какой номер перчаток она носит?! -).

Бум! — :Я беспомощно пялился, ничего не понимая, на сцену, на всю эту немыслимую массу сапог с отворотами, количество которых мой прадедушка считал необходимым для того, чтобы зрители могли воспринимать его «Массенбаха»: [121] Тенденциозное прославление ныне забытого государственного изменника из эпохи 1806 года; автобиография которого, изданная в 1809 г. Брокгаузом, положена в основу пьесы — излишне многословной, но, слава Богу, никогда не появлявшейся полностью в печати. с первой сцены (где автор преображается в героя); до последней, происходящей в грозу и бурю, в лесу под Бялокошем. /И как бы то ни было: некоторые картины производят определенное впечатление: такова, например, едущая ночью карета (с громадными, вращающимися в разных направлениях колесами: бургомистры городов, через которые она «проезжала» таким манером, появлялись, услужливо вырастая из земли лишь наполовину, словно увиденные небрежным взором «сверху»: довольно ловко придумано!) Да и кое-какие из пророчески-фривольных изречений «маленького толстого человека» (такая ремарка стояла в программке против имени Массенбаха) способны немало поразить зрителя. Нет, только представить себе — неужто и впрямь этот человек сказал уже до 1800 года: «Европа превратится в пустыню и Америка займет ее место»: «Германия будет разделена, как разделили Польшу».(имеется в виду между Западом и Россией: неужто он и впрямь уже тогда имел все основания сказать такое, не мог не сказать?!..?!). Хороши и реплики московитской стороны: «У меня каждый может говорить все, что ему угодно!»: «У нас все равны — если у кого-нибудь чего-то нет, значит, того же самого лишены и все остальные: так что мы все живем как братья!» / И все же в пьесе слишком много канувших в Лету, давно забытых имен. Слишком много — целых 16 — картин, да к тому же весьма сумбурно скомпонованных; зритель в них безнадежно запутывался, теряя нить сюжета. (По крайней мере, может быть, при чтении удастся во всем этом разобраться; интересно, разрешат ли мне снять фотокопию текста. — Если это, разумеется, не очень дорого.)

И, наконец, в буфете: поэты наступали сомкнутым строем! Никогда не видел я людей, которые бы ели и пили с такой энергией; их челюсти сновали как кастаньеты: благосклонно взирала на все это с настенного барельефа львиная голова Теодора Дойблера — это был точно он, ошибка исключалась./ Наконец и я, с обоими великанами на флангах, сумел прорваться к стойке. И обратно, с трудом прокладывая себе дорогу, нагруженный покупками, в тихие заводи близ богини Пламенеющего носа:

«Вам понравилось?»: и я нерешительно покачал головой, жуя — да нет; в сущности говоря, нет.: «А Вам?»; он также состроил отрицательную мину: «Too much old — fashioned brass» [122] Слишком много старомодно вырядившихся военных (англ.). / «А вам?»: «Мне понравилось», неожиданно сказала скульпторша: «во время спектакля у меня возникло несколько неплохих мыслей — относительно «Разделенной Европы»: каждая половина Европы уезжает в разных направлениях: каждая верхом на половинке стилизованного быка!:!!»- она поперхнулась; сунула мне свою тарелку в руки; освободившейся правой рукой вцепилась в обруч из слоновой кости; и торопливо зашептала — все еще прерываемая нервически-легкой отрыжкой — обрывки слов: —, -, -, -, -!: «В мастерскую!» — / И эвменида метровыми шагами, едва не задевая своей черноволосой головой потолок, стала пробираться сквозь толпу, все еще держа свою руку мыслителя на ожерелье. «О-о; она та-ак импульсивна» доверительно сообщил он мне, прожевывая очередной кусок; и продолжил сквозь набитый икрой рот: «and really full of genius: what a woman!!». [123] И на самом деле, сколько таланта: что за женщина! (англ.) / «Нет. С отдельными писателями я хотел бы, если можно, познакомиться завтра, в привычной для них домашней обстановке. Так, чисто внешне, все они на одно лицо». / Но он еще проводил меня до гостиницы: «Завтра утром я зайду за Вами: bye-bye».