Арно Шмидт - Респубика ученых

«Поскольку для возведения памятника необходимо согласие обеих половин острова , происходит это в большинстве случаев постепенно, «шаг за шагом». То есть: мы, нейтралы, ждем, пока каждая сторона не выразит готовность приступить к постройке, и тогда уже тактично представляем оба предложения. Тут же можно произвести и необходимые расчеты: две памятные доски приравниваются к одному барельефу: тариф установлен.» / «А если вдруг выяснится, что с памятником поторопились? Или заслуги того, в чью честь он возведен, оценивались раньше неоправданно высоко, и впоследствии обнаружилось, что он «недостоин коня»?: «Головы всех скульптур легко снимаются; так что дело можно в любой момент поправить.» (Я долго и тупо смотрел в сторону: «съемные головы»: только этого воспоминания мне и не хватало в моей копилке!: Склады голов; погреба, набитые головами; дом для хранения ног, летающие головы, маски…). «А как поступить в том случае, когда неизвестно, как выглядел тот или иной великий? Гомер или Шнабель?» Решение было обескураживающе простым: «Я не знаю»./ Отсюда мы также должны были идти пешком.

Сквозь кладбищенские ворота: гений с опущенным факелом предостерегающе прижимал палец ко рту. Гравий хрустел под нашими подошвами. (Это важно отметить: на всем острове — и не только по техническим причинам (возникновение колебаний/- запрещено , чтобы более десяти человек шли вместе в ногу!). / Тишина: какая-то птица перепрыгивает с места на место. Над фонтанчиком для поливки газона, на самом кончике трубы, стояло в рост человека облачко водяной пыли. Садовник обмерял зеленым шестом грядки (интересно, носовой платок у него тоже зеленого цвета?) [110] Похоже, в голове у автора и впрямь творится нечто подобное: и к этому — вполне безупречному — месту его так и подмывает прицепить хвостик! Над могилой Джеймса Джойса сидел, выводя жалобные рулады, черный дрозд: Eleu loro: soft be his pillow [111] Да будет ему земля пухом (англ.). («Для него вам следовало бы выставить целый эскадрон!» И мы не могли удержаться от смеха, представив себе эту кавалькаду: Все всадники с профилем Джеймса «Джойса. — Но ведь это на самом деле так!!)

В крематории: небольшой интимный домик. (Печи работают на атомной энергии: труп превращается в прах за три минуты!)./ И — тем временем появившийся — кладбищенский инспектор объяснил нам осторожно: трупы «негениальных» распыляются. «Других» хоронят здесь; превращенных в пепел, мумифицированных, кому как угодно. «Или отправляют на родину». / «И сколько таких?» Он вытащил черную книгу из своего черного портфеля (стоп: Нет!: внутренняя сторона была обтянута белой кожей: для погребений по китайскому обряду); я спросил о количестве сожжений. — «Э-э-м —: деятелей искусства 0,4 %; ученых 88». (Странное соотношение; получается, что почти никто из подлинных гениев не соглашался на кремацию? Может быть, причиной тому избыток фантазии; ведь, в конце концов, все люди в той или иной степени суеверны. В том числе и те, кто входит в указанные 0,4 %.). /Ведь в континентальных странах уяснили себе, что кладбища, на которых хрянятся урны с прахом, занимают куда меньше места: иначе постепенно мертвые вытеснили бы живых. В соответствии с этим и велась пропаганда: на одном плакате был изображен покойник, блаженно улыбающийся весь охваченный огнем, под стать птице Феникс, возносящийся из пламени к небесам. На другом мерзкий скелет, кровь & слизь, откуда отвратительные черви бросали украдкой на зрителя гениально-тошнотворные взгляды. Приводились аргументы и из библии в пользу этой идеи — в пользу чего они, в конце концов, не приводились?! — : Илия и его огненная колесница! [112] Мне известно, что исполненные самых благих пожеланий протестантские теологи в ту переходную эпоху этим примером имели обыкновение примирять членов своих общин с огненным погребением — вне всякого сомнения, свидетельство иронического состояния духа, свидетельство, в котором нет ничего постыдного. В общем-то, ни один из Заветов не дает оснований для оправдания кремации. (В еще меньшей степени они позволяют оправдать «все», как чувствует себя вынужденным добавить атеистически (?) настроенный автор!).

И мы вошли — двигаясь по-прежнему своим ходом; здесь, за пределами кладбища, в «одиночестве», разрешалось пользоваться транспортными средствами лишь в случаях, когда дело действительно шло о жизни и смерти — в очаровательный лес (больше походивший на парк; на одной из лужаек пожилая парочка молча играла в бадминтон; черный пудель лежал в высокой траве и свысока поглядывал на нас: да; чудо как хорош твой желтый ошейник!). [113] Может быть, лучше следовало бы изображать более важные детали, чем предаваться бесполезной акрибии подобного рода? На этот мой вопрос автор написал мне: «Не говоря уже о том, что атмосфера, «среда» самое главное в жизни: каждый сознающий свою ответственность, серьезный писатель стремится выразить свою индивидуальность — плоха она или хороша: чтобы читатель знал, какого цвета трава, сквозь которую он взирает на мир». — Оставляю этот вопрос открытым.