Э. М. Хоумс - Да будем мы прощены

Мадлен кивает.

– Ну, да. Отчего она умерла? Дети остались без матери – мы должны хорошо о них заботиться.

Я понимаю, что у нее Аманда и Джейн слились в одну отсутствующую личность.

– Скоропостижно, – отвечаю я. – Какие-то нарушения в голове.

– У нее всегда голова болела, – сообщает Мадлен.

– Это невозможно было предусмотреть.

– У нас был еще один ребенок, – говорит она. – Девочка, умерла, когда ей еще года не исполнилось. Аманда с сестрой ее не помнят – они были еще маленькие, когда она родилась.

– Я думаю, они знали, – говорю я тихо, вспоминая, как прицепилась Аманда к Хизер Райан.

– Может быть, – отвечает она. – Они точно знали, что что-то не так. Аманда мне постоянно делала карточки «Все будет хорошо».

Внимания в СМИ, порожденного отзывом рассказа Никсона, оказалось достаточно, чтобы дать мне выход на агентов. Я завязываю переписку с Франклином Фернессом, человеком из старой политической семьи, который держит средней величины литературное агентство с различными интересами в американской истории и политике.

«Мы любим представлять людей с окраин – меня пугает как раз центр, – пишет мне Франклин Фернесс. – Из середины ничего хорошего не исходит, все действие происходит именно на рубежах».

Фернесс соглашается представлять книгу и начнет ее подавать, как только я вышлю ему окончательный вариант.

В пять тридцать семь утра, в четверг, в августе (время запомнилось лишь потому, что эти конкретные часы навсегда остановились), в стоящий рядом с домом клен ударяет молния, расколов дерево с грохотом такого взрыва, который только небеса могли устроить. У расщепленного ствола одна половина остается стоять, как стояла последние полвека, а вторая рушится на дом, и одна толстая ветка протыкает стену, где находится кабинет Джорджа, делая его похожим на дендрарий.

Сотрясающий стены удар и тут же запах гари срывают меня с узкой кровати в комнате служанки, рядом с кухней. Я хватаю из-под раковины огнетушитель и лихорадочно осматриваю дом. Обнаружив дерево в кабинете Джорджа, я взлетаю наверх и вижу, что Мадлен обнимает Сая, а тот сидит на постели и вопит:

– Папа стрелял! Из «дерринджера» стрелял!

– Это сон, плохой сон, – говорит Мадлен, поглаживая его по спине. Я спешу обратно в холл и стаскиваю с чердака лестницу.

Пахнет озоном, пригоревшей яичницей, порохом, молекулами, разорванными на части и слепленными вновь. Запах на весь чердак.

Мой лэптоп стоит на карточном столе. На заснувшем экране больше не идет слайд-шоу нашей поездки в Южную Африку. Он мигает, заикается, ищет сам себя – пустой.

Стена возле розетки, куда была воткнута вилка, почернела. Огненные следы протянулись по полу на добрый фут, пометив половицы черными отпечатками сажи с электрических пальцев.

Огня нет.

Тесси у подножия лестницы на чердак, скулит. Там же Мадлен и Сай в ночной одежде, смотрят вверх.

– Кавалерию вызывать? – спрашивает Сай.

Вот этого я ждал?

Книга готова. Сделана. Не нужно больше ее совершенствовать, она просто закончена. Или, более конкретно, прикончена электронным взрывом.

Не то чтобы книга в компьютере была моим единственным экземпляром. Есть другие, различные версии, переработки, три штуки на флешках, включая еще и ту, что похоронена во дворе в капсуле времени – огнеупорном контейнере, купленном в скобяной лавке, – и еще один экземпляр, отосланный Франклину Фернессу.

В другую минуту я бы впал в истерику из-за потери всех последних изменений, или был бы оглушен, парализован мигающим глазком черного экрана. А я, как ни странно, испытываю облегчение. Как будто тяжесть, которую я столько времени нес, вдруг испарилась, словно рассеялась огромная туча. Мне ничего не надо делать – остается только принять, что все закончилось. Все. Я свободен. И в каком-то странном, приподнятом настроении.

И тут до меня доходит: а не была ли книга той самой гадостью, за которую я, по словам Лондисизве, держался, которая была близка мне, как спутник жизни? Вот это жило внутри, и надо было выпустить его наружу? Это была книга?

Перед самым возвращением детей из лагеря приходит письмо, перенаправленное из больницы, где умерла Джейн. К нему прилеплена на клею записка: «Письмо прибыло недели две назад, так что простите за задержку – я был в отпуске. Не считайте себя обязанным реагировать, если приложенное письмо не представляет для Вас интереса. Но если Вы захотите ответить – я с удовольствием выполню роль конфиденциального курьера. Надеюсь, лето у Вас проходит удачно. С наилучшими».