Э. М. Хоумс - Да будем мы прощены

– Он не знает, – говорит она, будто прочитав мои мысли. – В теории, по правилам «выздоровления», я должна была бы ему рассказать. Но пусть у меня бывают не все дома, все же окончательно крышу не срывает. Он знает, что я была не в себе, а детали несущественны.

Приносят пиццу – горячую, тягучую и правда исключительную. Я первым куском обжигаю себе небо, а третьим умудряюсь его ободрать. После этого ощущаю лишь вкус собственного мяса.

– А с Джулией Эйзенхауэр вы близкие подруги? – спрашиваю я, продолжая отдирать сыр от неба.

– Она очень хороший человек, но я бы не сказала, что мы близкие подруги. Я бы даже не была с ней знакома, но мы в дальнем родстве. Я политикой совсем не интересуюсь – меня больше привлекает светская жизнь, контакты с людьми. Но это, я думаю, ты сам понял.

– А с тобой случалось раньше что-нибудь подобное?

– Подобное чему?

– Да вот – всему этому.

– У меня была депрессия, когда я училась в колледже. Но об этом никто не знал. Пролежала месяц в постели, а потом встала.

– Пропускала занятия?

– Нет, на учебу я вставала и поесть тоже. А потом опять ложилась.

– То есть депрессия тебя не совсем парализовала?

– У меня было чувство, что я умираю. – Она смотрит мне в глаза.

– А потом прошло?

– Я смогла сделать то, чего от меня ждали.

Голос у нее приглушенный, печальный. Будто она пережила утрату, которая так и не восстановилась.

– Ты по телефону говорила что-то насчет «своего момента»?

– Да, – отвечает она, облизывая губы. – Ты на меня произвел впечатление человека, у которого этого «своего момента» еще не было.

– Позднее цветение?

– Очень позднее. И это очаровательно. Как будто ты ждешь, чтобы что-то случилось.

– Ага, улыбки судьбы.

– Чего-то в этом роде. И ты настолько не от мира сего, будто из другой эпохи. Это так мило. Я знаю только то, чем интересуются шестнадцатилетние мальчишки, и еще муж говорит все время о лодках и машинах, об отпусках и о том, какие новые игрушки хочет купить, дистанционное управление тем да этим. – Взгляд у нее виноватый. – А у меня реальная проблема.

– И в чем она состоит?

– Понимаешь, когда я пришла в себя, то вспомнила, что ты мне понравился. Вот почему и позвонила. А сейчас у меня реальная проблема. – Она машет официанту. – Можно бокал вина?

– «Арнольд Палмер» подойдет? – спрашиваю я.

– Белого, – говорит она. – Большой бокал белого вина.

– Бутылку не хотите? – предлагает официант.

– Нет, спасибо. Один бокал. – Официант уходит. – Если без дураков, то ты мне все еще нравишься. Не знаю, почему. Смешно, но это так, хотя и не надо бы. Я снова на лекарстве, снова в своем уме, но что есть, то есть – я все еще тебя хочу. И что еще более странно – если ты не против слышать странное: однажды я встретила парня, молодой парень, который собирает маски президентов. У него примерно сорок знаменитых лиц, и он любит ролевые игры с женщинами, которым приятно фантазировать, как их заваливает на кровать Джей-Эф-Кей или ставит раком Эйб Линкольн. А то, скажем, привязывает к кафедре и унижает обтянутый кожей с шипами Джимми Картер. Сценариев у него море, но фишка в том… что он – не ты. Он – историк липовый, а ты – настоящий. Так что же мне делать?

Я не знаю, что сказать, и потому делаю «физиономию Топотуна», как сам это называю: рука на подбородке, лоб наморщен. В «Бэмби» Топотун говорит так: «Если не можешь сказать ничего хорошего, не говори ничего». Хороший совет, восходящий к тысяча девятьсот сорок второму году.

Она все смотрит на меня, чего-то ждет.

– Даже не знаю, что сказать.

– Скажи, что тоже меня хочешь.

Я, чтобы сломать напряжение, изображаю парочку президентов.

Приносят вино. Она его осушает двумя глотками и просит еще бокал.

– Послушай, – говорю я, стараясь выразить сочувствие. – Наверное, нам не надо делать такого, что поставит тебя в рискованное положение. Ничего не хочу делать, что для тебя нехорошо или ставит под угрозу твой брак и твоих родных. Давай пока на этом и успокоимся. Сейчас нам эту проблему не решить. – Я поднимаю руку – прошу счет. – Можем еще как-нибудь вместе пообедать.

– Мне обеда вместе мало.

– Ну, прости. Я правда не знаю, что сказать.

– Скажи, что тоже меня хочешь, – повторяет она.

Я молчу. Приносят счет – я отдаю официанту кредитную карту, не глядя. Хочу уйти отсюда скорее.

У нее в глазах слезы.

– Не надо плакать. Было хорошо, весело, и пицца чудесная.

– Ты такой милый!

– На самом деле нет, – отвечаю я.