Евгений Бабушкин - Песенка песенок

— Что-то в моей жизни машинальное, машинальное что-то в моей жизни, — сказал Зацовер. — А впрочем, не такое уж и машинальное. Я видел людей победней и видел побогаче, но к чему нам эти ряженые?

— Мы будем под их личиной. Так говорят в кино. Так хочет Энди. Так правильно.

— Просто сценарий моей жизни написал какой-то ещё больший дебил, чем я. Надо жахнуть, — сказал Энди Свищ.

— Тебе надо научиться стрелять, как машина, и двигаться, как зверь, а пить ты уже умеешь, — сказала Таисия.

3. Однажды Пандоплев купил зеленоватый учебник геометрии для седьмого класса и стал вспоминать теорему Пифагора. Много лет назад Пандоплев изрисовал такой же учебник схематичным изображением пениса. Уже тогда смыслы и желания терялись по дороге — маленький Олег заканчивал очередную головку, принимался за тестикулы и проваливался в какое-то пахнущее мелом пустое помещение. Безликая мать, у которой не хватало кусочка левого мизинца, говорила, что Пифагор нужный, потому что грек. И у них, говорила мать, тоже греческая фамилия. Но одноклассники зачем-то рифмовали её с соплями. А учитель узнал, кто рисовал в учебнике, и пнул Пандоплева ногой в рот. Пандоплев решил стать очень сильным человеком.

4. Однажды в доме не хватало зеркал. Зацовер ударил отражение кулаком и каждому досталось по осколку.

Зацовер глядел на куски себя и трогал лицо красной рукой.

— Думаю, этим зеркалом можно перерезать горло.

— Да им даже не пробьёшь башку, — сказал Энди и шлёпнул себя по заду. — Хорошо сидит.

Зацовер был в костюме небоскрёба с человеческими глазами, Энди в костюме бутерброда с весёлым соевым мясом, Таисия — в костюме красной белки. Они смотрели в осколки, а полые головы стояли рядом.

— Надеваем, — сказала Таисия. — А потом я оближу кровь с твоего кулака.

Зацовер посмотрел на Таисию и увидел, что она серьёзная, как собственная фотография на паспорт, но красивая, как дом. Потом он увидел морду красной белки.

5. Пандоплев давно знал из книг, что мастурбация безвредна, но много лет назад ему объяснили, что если он будет себя тешить, то сгорит изнутри. В кабинете у младшего советника юстиции были лампы, вешалки и папки, а в углу одинокая гантеля, с ней Пандоплев сжимал и разжимал свои некрасивые мускулы. Он до сих пор любил геометрию, но боялся больших собак и сгореть.

6. — О чём мечтаете, товарищи? — спросила Таисия, и голос её был глух от плюша, и ветер человеческой речи странно дул из-под красной меховой морды с накладными усами.

— Я мечтаю знаешь о чём? Вот я в баре, кругом титьки и рок. Тут подсаживается дьявол и говорит: «Давай ты мне душу, а я тебе кадиллак ирисок». А я ему — спокойно так, с удовольствием: «Хуй соси, сатана, моя душа подороже!»

— А я когда-то мечтал написать великий роман или снять великий фильм. Лишь бы что великое. А на пороге славы незаметно умереть во сне. Вот я тихо гибну в высокогорной аварии, в расписном фургоне, по дороге в Канны. Главное — не успеть заметить смерть, чтобы без страха мук. А сейчас я и не знаю, вроде и не страшно уже.

— А я всегда мечтала грабить бесов в компании ангелов. Угадайте, чья мечта осуществится прямо сейчас?

7. Пандоплев надел пальто, но никуда не пошёл, а взял карандаш и стал не без удовольствия смотреть в стену.

8. Трое подошли к магазину. Зацовер сунул руку в карман и почувствовал себя полным идиотом.

— А магазин — злой? — спросил он.

— Конечно, злой, — сказала Таисия. — Там кефир с послезавтрашней датой. Там всё перепутано и гниёт. На зарплату продавщицы можно купить сто бутылок водки, но водкой не обрадуешь детей, им бы мяч. Начнём с магазина. Там охранником пенсионер, и он спит. Камер нет. Такое специальное место для любителей пострелять в воздух. Наш полигон.

Энди серьёзно кивнул и попробовал слюнуть, но кончилась слюна.

9. — Ка-ран-даш! — сказал Пандоплев.

10. И вошли они в большой дом, полный съестного.

Немногочисленные люди, похожие на утопленников, брали корзины из металлических прутьев, засовывали туда продукты, расплачивались, засовывали продукты в пакет, жмурились от вечной внутренней боли и уходили прочь.

— Ты не дурак поговорить, — сказала красная белка, — может, поговоришь с ними?

— Друзья, — крикнул небоскрёб с человеческими глазами, и кто-то обернулся. — Вы не смейтесь, но я немного про Иисуса Христа. Слушайте! Его правда очень любили люди, даже сытые средиземноморские барышни были готовы на всё, а сам он любил оливки: ведро мог съесть. Не ту гадость, что сейчас, а настоящие, изумрудные. Огромные оливки любил Иисус. Он бы так и жил и так бы и умер, не заморачиваясь воскреснуть, благо место на небесах ему-то было обеспечено. Но вместо того он взял товарищей — целую дюжину. И он пошёл в ближайший храм — у них там в храмах приторговывали, вот как здесь. Потом он топнул ногой для уверенности и сказал: слушай, народ Израиля! Это ограбление.