Маргарет Этвуд - Слепой убийца

– А, – сказала я. Опять, наверное, что-нибудь про утюги. Впрочем, мне было все равно. Мне казалось, Ричард взрослый. Ему было тридцать пять, мне восемнадцать. Он был из мира взрослых, и потому меня не интересовал.

– Мне кажется, он попросит тебя выйти за него замуж, – сказал отец.

Мы уже спустились в вестибюль. Я села.

– А, – только и сказала я. Я внезапно поняла то, что уже некоторое время было очевидно. Хотелось рассмеяться, словно это шутка. В животе будто образовалась дыра. Однако заговорила я спокойно: – И что мне делать?

– Свое согласие я уже дал, – ответил отец. – Теперь дело за тобой. – И прибавил: – От твоего ответа многое зависит.

– Многое?

– Я должен подумать о вашем будущем. На случай, если со мной что-то случится. Особенно о Лорином будущем. – Он имел в виду, что, если я не выйду за Ричарда, у нас не будет денег. И ещё, что мы обе, особенно Лора, не в состоянии о себе позаботиться. – Я должен подумать и о фабриках, – продолжал отец. – О деле. Все ещё можно спасти, но меня душат банкиры. Они меня преследуют. Долго ждать не станут. – Он оперся на трость, устремив взгляд на ковёр, и я увидела, как ему стыдно. Как его побила жизнь. – Я не хочу, чтобы все это было зря. Твой дедушка и… пятьдесят, шестьдесят лет тяжелого труда – все впустую.

– Ясно. – Меня загнали в угол. Похоже, выхода нет – только согласиться.

– Авалон тоже заберут. Продадут.

– Продадут?

– Он заложен на корню. – А.

– Потребуется решимость. Мужество. Стиснуть зубы и так далее.

Я молчала.

– Но, разумеется, решение целиком зависит от тебя, – сказал отец.

Я молчала.

– Я не хочу, чтобы ты делала что-то совсем против воли, – продолжал он, здоровым глазом глядя мимо меня и слегка нахмурившись, словно увидел нечто очень важное. Позади меня была только стена.

Я молчала.

– Хорошо. Значит, с этим покончено. – Похоже, он успокоился. – Он очень разумный, этот Гриффен. Не сомневаюсь, в душе он хороший человек.

– Конечно, – сказала я. – Уверена, он очень хороший.

– Ты будешь в надежных руках. И Лора, конечно.

– Разумеется, – пробормотала я. – И Лора.

– Тогда выше голову!

Виню ли я отца? Нет. Больше нет. Сейчас все прозрачно, но он делал то, что считал – тогда все считали – разумным. Он просто не знал ничего лучше.

Ричард присоединился к нам, словно по команде; мужчины обменялись рукопожатием. Ричард слегка пожал руку мне. А потом локоть. Так в те времена мужчины управляли женщинами – держа за локоть, и вот меня за локоть отвели в Имперский зал. Ричард сказал, ему хотелось пригласить нас в более праздничное и светлое кафе «Венеция», но, к сожалению, там уже все забито.

Теперь это странно, но тогда отель «Ройял-Йорк» был самым высоким зданием в Торонто, а Имперский зал – самым большим рестораном. Ричард любил все большое. Ряды громадных квадратных колонн; на мозаичном потолке – люстры, на каждой болтается кисточка, – застывшая роскошь. Какая-то кожаная, громоздкая, пузатая – почему-то с прожилками. Порфир – вот слово, которое просится на язык, хотя, может, порфира там и не было.

Полдень, неуютный зимний день, из тех, что ярче, чем полагается. Солнечный свет проникал меж тяжелыми портьерами – кажется, темно-бордовыми и, конечно, бархатными. Помимо обычных ресторанных запахов – мармита и остывшей рыбы – пахло раскаленным металлом и тлеющей тканью. Ричард заказал столик в сумрачному углу, подальше от резкого света. В вазочке стояла алая роза. Я смотрела на Ричарда с любопытством: как он себя поведет? Возьмет меня за руку, сожмет её, будет запинаться, заикаться? Сомневаюсь.

Не то, чтобы я испытывала к нему неприязнь. Я не испытывала приязни. Я не знала, что думать о Ричарде, потому что никогда о нём не думала, хотя время от времени обращала внимание на элегантность его костюмов. Иногда он бывал напыщен, но, во всяком случае, не урод – совсем не урод. Словом, вполне приемлемый жених. Слегка закружилась голова. Я по-прежнему не знала, что делать.

Подошел официант. Ричард сделал заказ. Глянул на часы. И заговорил. Я почти ничего не услышала. Он улыбнулся. Вынул черную бархатную коробочку, открыл. Внутри сверкнул осколок света.

Эту ночь я провела, сжавшись в дрожащий комочек на просторной кровати в отеле. Ноги заледенели, я поджала коленки, съехала с подушки; предо мною безгранично раскинулось арктическое пространство белоснежного постельного белья. Я знала, что мне никогда его не пересечь, не вернуться на тропу, не выйти снова к теплу. Я знала, что утратила направление; знала, что заблудилась. Через много лет меня найдет группа отважных исследователей – я буду лежать, вытянув руку, точно хватаясь за соломинку, черты лица стёрты, пальцы обглоданы волками.