Ингеборг Бахман - Малина

Дорогая Лили!

Ты тем временем наверно слышала, что приключилось со мной и с моей головой. Я говорю «тем временем», хотя прошло уже много лет. Тогда я просила тебя ко мне приехать, помочь мне, просила не в первый, а уже во второй раз, но ты ведь и в первый раз не приехала. Тебе, полагаю, известно, что я думаю о христианской любви к ближнему. Но я неловко выражаюсь, я просто хочу сказать: даже христианская любовь к ближнему, разумеется, не исключает того, что кому-то она окажется не по силам, как мне, однако я вполне могу себе представить, что люди действуют ради этой любви, вот и ты должна была действовать ради этой любви. Правда, мне было бы приятней, если бы ты сделала это просто ради меня. Ведь предварительного соглашения на чрезвычайный случай не требуется, а такой случай как раз наступил.

Дорогая Лили, мне известно твое великодушие, твое, возможно, экстравагантное поведение в столь многих ситуациях, и я всегда этим восхищалась. Но вот прошло уже семь лет, и даже твоего ума не хватило на то, чтобы не дать обмануться твоему сердцу. Если человек богато одарен сердечностью и умом, но их все равно недостаточно, то ему самому, наверно, тяжелее разочаровываться, нежели его ближнему быть разочарованным по его милости. Я была вполне готова сотрудничать с господином Ц. Мы согласились признать, что у нас разные мнения о том, как слушать музыку, какой громкости, это касалось, разумеется, и выбора произведений, поскольку моя чувствительность к шуму в последнее время болезненно обострилась; согласились признать, что не смогли договориться относительно дня и ночи, относительно того, как их использовать во всех смыслах, мое восприятие времени тогда тоже начало сильно страдать, распределение времени казалось мне чем-то болезненным, но я была готова согласиться, что моя точка зрения на время — вернее, отсутствие точки зрения — приобрела болезненные масштабы. Мы договорились также в случае необходимости утверждать, что расходимся во мнении о содержании кошек и собак, я была готова заявить, что не способна находиться в квартире с животными, прежде всего с кошками, и с ним одновременно, а он хотел сказать, что не способен лежать в одной постели с собакой или с моей матерью и со мной. Так или иначе мы достигли весьма четкого и гармоничного соглашения. Тебе известны мои предрассудки — благодаря воспитанию, происхождению, но также благодаря некой иерархии ценностей я исходила из определенных предпосылок, ко мне легко было найти подход, ибо я привыкла к определенным звукам, жестам, к некоторой ласковости в обращении, а грубости, которая оскорбляла мой мир, бывший и твоим миром тоже, было вполне достаточно, чтобы довести меня до безумия. Под конец из-за моего происхождения со мной стало, так сказать, вообще невозможно иметь дело. Невозможно вести со мной дела. Я не усваиваю чуждые мне, вредные для меня обычаи. Даже посол Таиланда, который хотел заставить меня снять туфли, но ты эту старую историю знаешь… Своих туфель я не снимаю. О своих предрассудках не объявляю. Они у меня есть. Лучше я разденусь вся, исключая туфли. Если мой обычай когда-нибудь и впрямь этого потребует, я прикажу себе: брось все, что имеешь, в огонь, включая туфли.

Вена…

Дорогая Лили!

Тем временем ты, конечно, узнала новость, хотя все в тебе ей противится, но ведь то, что нам противно, молва разносит быстро. Сама ты никогда в это не верила. И все-таки не приехала. У меня снова день рождения. Прости, это у тебя день рождения…

Дорогая Лили!

Я дошла уже до того, что больше вообще не хочу тебя видеть. Это мое нежелание не из тех, что возникают в состоянии аффекта, первого или последнего. В первые годы я еще писала тебе много писем — мучительных, обвинительных, полных упреков, но все они, несмотря на упреки, яснее показывали мое расположение к тебе, чем те малозначащие послания, какими мы обменивались в другое время, уснащая их нежнейшими приветами, письменно обнимая друг друга и желая всего самого доброго. Кроме того, нынешнее нежелание — не итог размышлений, размышлять я давно перестала, но я замечаю: что-то во мне отпускает тебя, больше тебя не добивается, вообще больше тебя не ищет. Правда, г-н Ц. или г-н В., пусть даже г-н А., возможно, пытались с помощью клеветы нас разлучить, но как можно разлучить двоих усилиями третьего или третьих? Возложить вину на другого или на других было бы легко, но вина, если какая-то и есть, чего я даже не знаю, при всех обстоятельствах слишком незначительна. Там, где у людей нет желания разлучаться, разлуки быть не может, значит, на самом деле таково было твое подспудное желание, и для него годился любой повод. У меня никогда не возникало ни малейшего повода, а потому и сегодня его быть не может. Просто во мне ожил твой прежний образ, ты отодвинулась назад в то время, когда мы еще были вместе, и там стоит твой девичий портрет, его уже нельзя исказить последующими событиями и моими мыслями на сей счет. Его уже не испортить. Он стоит в мавзолее моей души, рядом с образами вымышленных людей, то оживающих, то отмирающих фигур.