Джонатан Бакли: Брайар-роуд

У меня есть адрес, но знать номер дома не обязательно. На улице Брайар-роуд шестьдесят домов, и я могла бы найти нужный с завязанными глазами. От него исходят неслышные, но ощутимые сигналы; его словно окутывает аура беды. Большинству домов на этой улице не помешал бы ремонт: со стен, обглоданных морскими ветрами, слезает краска, оконные рамы подгнили. Однако дом, где меня ждут, выглядит как новенький. Его наружные подоконники отливают молочным блеском. Многие машины, припаркованные у тротуара, обметало сыпью ржавчины, но автомобиль перед этим домом — большой немецкий седан — в идеальном состоянии, хотя и далеко не нов; на отцовском фургончике, впритык к которому он стоит, тоже ни царапины. Вдоль клумбы бежит полоска травы, прямая, как световой луч. Я видела фирму отца; почти все местные жители ведут тяжелую борьбу за существование, но у этой семьи денег достаточно.

Как и следовало ожидать, дверь отворяет отец. Именно он читал объявление для прессы и отвечал на вопросы; у матери не было сил разговаривать. На экране он казался человеком, с которым лучше не спорить. Личная встреча усиливает это впечатление: он невысок и поджар, в рубашке с закатанными рукавами, под которыми бугрятся непропорционально большие мускулы; взгляд пристальный и вызывающий; я не удивилась бы, узнав, что раньше он был боксером. Сегодня он не брился: маленькую загогулину шрамика на подбородке окаймляет седоватая щетина. Он смотрит на меня так, будто я пришла предложить ему заведомо ненужный товар, и ясно дает понять, что не намерен раскрывать рот первым. Я представляюсь, но едва успеваю произнести четыре-пять слов, как он меня перебивает. — Входите, — говорит он, сторонясь, чтобы освободить дорогу непрошеной гостье.

Атмосфера в доме знакомая — здесь царит штиль, который наступает следом за катастрофой.

— Сюда, — командует отец, сопровождая это слово тычком большого пальца. Я вхожу в гостиную, где нет ни души. Вся мебель в комнате нацелена на телеэкран во всю ширину стенного выступа, скрывающего дымоход. По обеим сторонам от светло-коричневого кожаного дивана стоят фигурные кресла того же цвета; меня усаживают в одно из них. Разделавшись со мной, отец возвращается в холл и зовет жену со второго этажа. Это лишнее: она знает о моем прибытии.

Перед диваном с креслами, на журнальном столике со стеклянным верхом, лежит газета; на стекле ни пятнышка, ни пылинки, да и вообще вся комната сверкает чистотой. Между стеклянными статуэтками и фотографиями на трюмо равные интервалы; все снимки повернуты в одном направлении. В воздухе слабо пахнет чистящим средством, ковер недавно пылесосили. Здесь уже побывали многие — родные, соседи, сочувствующие, полицейские и прочая незваная публика, но у меня нет ощущения, что комнату убирали ради гостей. Я предположила бы, что в этом доме и раньше любили чистоту и порядок, но в последнее время тяга к ним стала еще сильнее — отчасти потому, что домашние хлопоты отвлекают от тяжелых мыслей, а отчасти потому, что членам семьи важно держать под контролем то, что они могут держать под контролем. Когда я осматриваю комнату, мне приходит в голову, что хозяева уповают на своего рода симпатическую магию: если все делать правильно, то будет восстановлен порядок в более широком смысле, и их дочь вернется. А пойти на уступку хаосу, пусть даже самую крошечную, значит покориться ему целиком и смириться с худшим.

Отец возвращается в гостиную и занимает другое кресло. Наклонившись, берет со столика газету и кладет на пол рядом с собой. Я отмечаю про себя его плотно сжатые губы, желвак на обращенной ко мне стороне лица. В подобных обстоятельствах отцы всегда попадают под особое давление, потому что отец — всегда один из главных подозреваемых, так же как и бойфренд, если он есть, а в данном случае его нет. По крайней мере, о нем никто ничего не знает. А если про бойфренда до сих пор ничего не выяснили, то его и не было, почти наверняка. Так что отцу без оглядки доверять не стоит, это известное правило. Плачущие отцы не раз оказывались обманщиками. Этому человеку пришлось убеждать полицию в своей невиновности. Его заставили отчитаться обо всех своих действиях в тот день, час за часом. Нашлись и свидетели, подтвердившие его слова. Но в таких отчетах нередко бывают изъяны, мелкие нестыковки, которые обнаруживаются не сразу. Поэтому и сейчас ему еще кое-кто не верит — очень уж часто виновным оказывается именно отец. Однако на сей раз отец не виноват. Я это знаю.